Неточные совпадения
Муж тетки
был переплетчик и прежде жил хорошо, а теперь растерял всех давальщиков и пьянствовал, пропивая все, что ему попадало под руку.
Но волнение его
было напрасно:
муж, предводитель дворянства того самого уезда, в котором
были главные имения Нехлюдова, извещал Нехлюдова о том, что в конце мая назначено экстренное земское собрание, и что он просит Нехлюдова непременно приехать и donner un coup d’épaule [поддержать] в предстоящих важных вопросах на земском собрании о школах и подъездных путях, при которых ожидалось сильное противодействие реакционной партии.
Как развязать отношения с Марьей Васильевной, с ее
мужем так, чтобы
было не стыдно смотреть в глаза ему и его детям?
Старуха эта
была приговорена к каторге за убийство топором
мужа.
Попыталась она отравить
мужа тотчас же после замужества, в которое
была выдана шестнадцатилетней девочкой.
В те 8 месяцев, во время которых она,
будучи взята на поруки, ожидала суда, она не только помирилась с
мужем, но так полюбила его, что суд застал ее живущей с
мужем душа в душу.
Несмотря на то, что
муж и свекор и в особенности полюбившая ее свекровь старались на суде всеми силами оправдать ее, она
была приговорена к ссылке в Сибирь, в каторжные работы.
Это
были жены с детьми, следующие зa
мужьями.
С обеих сторон
были прижавшиеся к сеткам лица: жен,
мужей, отцов, матерей, детей, старавшихся рассмотреть друг друга и сказать то, что нужно.
Это
была Федосья с своим
мужем.
— Mнe Мика говорил, что вы заняты в тюрьмах. Я очень понимаю это, — говорила она Нехлюдову. — Мика (это
был ее толстый
муж, Масленников) может иметь другие недостатки, но вы знаете, как он добр. Все эти несчастные заключенные — его дети. Он иначе не смотрят на них. Il est d’une bonté [Он так добр…]…
Это
была та самая женщина,
муж которой за березки из леса Нехлюдова сидел в остроге.
— Ну, и отработаю, отпусти корову-то, не мори голодом, — злобно прокричала она. — И так ни дня ни ночи отдыха нет. Свекровь больная.
Муж закатился. Одна
поспеваю во все концы, а силы нет. Подавись ты отработкой своей.
Он вспомнил всё, что он видел нынче: и женщину с детьми без
мужа, посаженного в острог за порубку в его, Нехлюдовском, лесу, и ужасную Матрену, считавшую или, по крайней мере, говорившую, что женщины их состояния должны отдаваться в любовницы господам; вспомнил отношение ее к детям, приемы отвоза их в воспитательный дом, и этот несчастный, старческий, улыбающийся, умирающий от недокорма ребенок в скуфеечке; вспомнил эту беременную, слабую женщину, которую должны
были заставить работать на него за то, что она, измученная трудами, не усмотрела за своей голодной коровой.
— Non, il est impayable, [Нет, он бесподобен,] — обратилась графиня Катерина Ивановна к
мужу. — Он мне велит итти на речку белье полоскать и
есть один картофель. Он ужасный дурак, но всё-таки ты ему сделай, что он тебя просит. Ужасный оболтус, — поправилась она. — А ты слышал: Каменская, говорят, в таком отчаянии, что боятся за ее жизнь, — обратилась она к
мужу, — ты бы съездил к ней.
— Так я оставлю en blanc [пробел] что тебе нужно о стриженой, а она уж велит своему
мужу. И он сделает. Ты не думай, что я злая. Они все препротивные, твои protégées, но je ne leur veux pas de mal. [я им зла не желаю.] Бог с ними! Ну, ступай. А вечером непременно
будь дома. Услышишь Кизеветера. И мы помолимся. И если ты только не
будешь противиться, ça vous fera beaucoup de bien. [это тебе принесет большую пользу.] Я ведь знаю, и Элен и вы все очень отстали в этом. Так до свиданья.
Дело ведь в том, что ему
будет неловко, стыдно, неприятно у этой Mariette и ее
мужа, но зато может
быть то, что несчастная, мучащаяся в одиночном заключении женщина
будет выпущена и перестанет страдать и она и ее родные.
— Я знаю, что ты никогда не понимаешь того, что я говорю, — заговорила графиня, обращаясь к Нехлюдову. — Все понимают, только не
муж. Я говорю, что мне жалко мать, и я не хочу, чтобы он убил и
был очень доволен.
— И прекрасно сделали. Я непременно сам доложу, — сказал барон, совсем непохоже выражая сострадание на своем веселом лице. — Очень трогательно. Очевидно, она
была ребенок,
муж грубо обошелся с нею, это оттолкнуло ее, и потом пришло время, они полюбили… Да, я доложу.
Она не
была особенно красива,
была верна ему, и, казалось, не говоря уже о том, что она этим отравляла жизнь
мужу и сама ничего, кроме страшных усилий и усталости, не получала от такой жизни, — она всё-таки старательно вела ее.
Как ни тяжело мне
было тогда лишение свободы, разлука с ребенком, с
мужем, всё это
было ничто в сравнении с тем, что я почувствовала, когда поняла, что я перестала
быть человеком и стала вещью.
А этому мешала и баба, торговавшая без патента, и вор, шляющийся по городу, и Лидия с прокламациями, и сектанты, разрушающие суеверия, и Гуркевич с конституцией. И потому Нехлюдову казалось совершенно ясно, что все эти чиновники, начиная от
мужа его тетки, сенаторов и Топорова, до всех тех маленьких, чистых и корректных господ, которые сидели за столами в министерствах, — нисколько не смущались тем, что страдали невинные, а
были озабочены только тем, как бы устранить всех опасных.
В ложе
была Mariette и незнакомая дама в красной накидке и большой, грузной прическе и двое мужчин: генерал,
муж Mariette, красивый, высокий человек с строгим, непроницаемым горбоносым лицом и военной, ватой и крашениной подделанной высокой грудью, и белокурый плешивый человек с пробритым с фосеткой подбородком между двумя торжественными бакенбардами.
— Если вы меня не хотите видеть, то увидите удивительную актрису, — отвечая на смысл его слов, сказала Mariette. — Не правда ли, как она хороша
была в последней сцене? — обратилась она к
мужу.
Глядя на Mariette, он любовался ею, но знал, что она лгунья, которая живет с
мужем, делающим свою карьеру слезами и жизнью сотен и сотен людей, и ей это совершенно всё равно, и что всё, что она говорила вчера,
было неправда, а что ей хочется — он не знал для чего, да и она сама не знала — заставить его полюбить себя.
Затихшее
было жестокое чувство оскорбленной гордости поднялось в нем с новой силой, как только она упомянула о больнице. «Он, человек света, за которого за счастье сочла бы выдти всякая девушка высшего круга, предложил себя
мужем этой женщине, и она не могла подождать и завела шашни с фельдшером», думал он, с ненавистью глядя на нее.
Отправка партии, в которой шла Маслова,
была назначена на 5-е июля. В этот же день приготовился ехать зa нею и Нехлюдов. Накануне его отъезда приехала в город, чтоб повидаться с братом, сестра Нехлюдова с
мужем.
Другое же дело, отдача земли крестьянам,
было не так близко ее сердцу; но
муж ее очень возмущался этим и требовал от нее воздействия на брата. Игнатий Никифорович говорил, что такой поступок
есть верх неосновательности, легкомыслия и гордости, что объяснить такой поступок, если
есть какая-нибудь возможность объяснить его, можно только желанием выделиться, похвастаться, вызвать о себе разговоры.
Неприятный разговор кончился. Наташа успокоилась, но не хотела при
муже говорить о том, что понятно
было только брату, и, чтобы начать общий разговор, заговорила о дошедшей досюда петербургской новости — о горе матери Каменской, потерявшей единственного сына, убитого на дуэли.
И слезы выступили у ней на глаза, и она коснулась его руки. Фраза эта
была неясна, но он понял ее вполне и
был тронут тем, чтò она означала. Слова ее означали то, что, кроме ее любви, владеющей всею ею, — любви к своему
мужу, для нее важна и дорога ее любовь к нему, к брату, и что всякая размолвка с ним — для нее тяжелое страдание.
Так что Наталья Ивановна
была рада, когда поезд тронулся, и можно
было только, кивая головой, с грустным и ласковым лицом говорить: «прощай, ну, прощай, Дмитрий!» Но как только вагон отъехал, она подумала о том, как передаст она
мужу свой разговор с братом, и лицо ее стало серьезно и озабочено.
Он чувствовал, что нет больше той Наташи, которая когда-то
была так близка ему, а
есть только раба чуждого ему и неприятного черного волосатого
мужа.
Фабричный —
муж, приставив ко рту бутылку с водкой, закинув голову, тянул из нее, а жена, держа в руке мешок, из которого вынута
была бутылка, пристально смотрела на
мужа.
— Нет, мой и не
пьет и не курит, — сказала женщина, собеседница старика, пользуясь случаем еще раз похвалить своего
мужа. — Таких людей, дедушка, мало земля родит. Вот он какой, — сказала она, обращаясь и к Нехлюдову.
С четвертого курса
муж ее, замешанный в университетской истории,
был выслан из Петербурга и сделался революционером.
Если бы ее
муж не
был тем человеком, которого она считала самым хорошим, самым умным из всех людей на свете, она бы не полюбила его, а не полюбив, не вышла бы замуж.
Разлука с
мужем и ребенком, которого взяла ее мать,
была тяжела ей.
Она всегда
была мыслями с
мужем и как прежде никого не любила, так и теперь не могла любить никого, кроме своего
мужа.
Она
была спокойно и несколько грустно уважительна к
мужу и чрезвычайно ласкова, хотя и с различными, смотря по лицам, оттенками обращения к своим гостям.
За обедом, кроме домашних — дочери генерала с ее
мужем и адъютанта,
были еще англичанин, купец-золотопромышленник и приезжий губернатор дальнего сибирского города. Все эти люди
были приятны Нехлюдову.
Больше же всех
была приятна Нехлюдову милая молодая чета дочери генерала с ее
мужем. Дочь эта
была некрасивая, простодушная молодая женщина, вся поглощенная своими первыми двумя детьми;
муж ее, за которого она после долгой борьбы с родителями вышла по любви, либеральный кандидат московского университета, скромный и умный, служил и занимался статистикой, в особенности инородцами, которых он изучал, любил и старался спасти от вымирания.