Неточные совпадения
— Не знаю, либерал ли я или что другое, — улыбаясь, сказал Нехлюдов, всегда удивлявшийся на то, что все его причисляли к какой-то партии и называли либералом только потому, что он, судя
человека, говорил, что надо прежде выслушать его, что перед судом все
люди равны, что не надо мучать и бить
людей вообще, а в особенности таких, которые не осуждены. — Не знаю, либерал ли я или нет, но только знаю, что теперешние суды, как они ни дурны, всё-таки лучше
прежних.
«Да, да, она совсем другой
человек», — думал Нехлюдов, испытывая после
прежних сомнений совершенно новое, никогда не испытанное им чувство уверенности в непобедимости любви.
Смех, которым ответил адвокат на замечание Нехлюдова о том, что суд не имеет значения, если судейские могут по своему произволу применять или не применять закон, и интонация, с которой он произнес слова: «философия» и «общие вопросы», показали Нехлюдову, как совершенно различно он и адвокат и, вероятно, и друзья адвоката смотрят на вещи, и как, несмотря на всё свое теперешнее удаление от
прежних своих приятелей, как Шенбок, Нехлюдов еще гораздо дальше чувствует себя от адвоката и
людей его круга.
Кроме того, что он чувствовал фальшь в этом положении просителя среди
людей, которых он уже не считал своими, но которые его считали своим, в этом обществе он чувствовал, что вступал в
прежнюю привычную колею и невольно поддавался тому легкомысленному и безнравственному тону, который царствовал в этом кружке.
Эти так называемые испорченные, преступные, ненормальные типы были, по мнению Нехлюдова, не что иное, как такие же
люди, как и те, перед которыми общество виновато более, чем они перед обществом, но перед которыми общество виновато не непосредственно перед ними самими теперь, а в
прежнее время виновато прежде еще перед их родителями и предками.
В воображении его восстали эти запертые в зараженном воздухе сотни и тысячи опозоренных
людей, запираемые равнодушными генералами, прокурорами, смотрителями, вспоминался странный, обличающий начальство свободный старик, признаваемый сумасшедшим, и среди трупов прекрасное мертвое восковое лицо в озлоблении умершего Крыльцова. И
прежний вопрос о том, он ли, Нехлюдов, сумасшедший или сумасшедшие
люди, считающие себя разумными и делающие всё это, с новой силой восстал перед ним и требовал ответа.
— Я бы не была с ним счастлива: я не забыла бы
прежнего человека никогда и никогда не поверила бы новому человеку. Я слишком тяжело страдала, — шептала она, кладя щеку свою на руку бабушки, — но ты видела меня, поняла и спасла… ты — моя мать!.. Зачем же спрашиваешь и сомневаешься? Какая страсть устоит перед этими страданиями? Разве возможно повторять такую ошибку!.. Во мне ничего больше нет… Пустота — холод, и если б не ты — отчаяние…
Члены общества, точно сговорившись, умирают, сходят с ума, проворовываются, стреляются или вешаются, освобождается вакансия за вакансией, повышения следуют за повышениями, вливаются новые элементы, и, смотришь, через два года нет на месте никого из
прежних людей, все новое, если только учреждение не распалось окончательно, не расползлось вкось.
Неточные совпадения
Величавая дикость
прежнего времени исчезла без следа; вместо гигантов, сгибавших подковы и ломавших целковые, явились
люди женоподобные, у которых были на уме только милые непристойности.
И второе искушение кончилось. Опять воротился Евсеич к колокольне и вновь отдал миру подробный отчет. «Бригадир же, видя Евсеича о правде безнуждно беседующего, убоялся его против
прежнего не гораздо», — прибавляет летописец. Или, говоря другими словами, Фердыщенко понял, что ежели
человек начинает издалека заводить речь о правде, то это значит, что он сам не вполне уверен, точно ли его за эту правду не посекут.
После краткого отдыха, состоящего в маршировке,
люди снова строятся и
прежним порядком разводятся на работы впредь до солнечного заката.
— Не понимаю тебя, — сказал Левин, поднимаясь на своем сене, — как тебе не противны эти
люди. Я понимаю, что завтрак с лафитом очень приятен, но неужели тебе не противна именно эта роскошь? Все эти
люди, как прежде наши откупщики, наживают деньги так, что при наживе заслуживают презрение
людей, пренебрегают этим презрением, а потом бесчестно нажитым откупаются от
прежнего презрения.
Более всего его при этом изумляло и расстраивало то, что большинство
людей его круга и возраста, заменив, как и он,
прежние верования такими же, как и он, новыми убеждениями, не видели в этом никакой беды и были совершенно довольны и спокойны.