Неточные совпадения
Выбрав из десятка галстуков и брошек те, какие первые попались под
руку, — когда-то это было ново и забавно, теперь было совершенно всё равно, — Нехлюдов оделся в вычищенное и приготовленное на стуле платье и вышел, хотя и не вполне свежий, но чистый и душистый, в длинную, с натертым вчера тремя мужиками паркетом столовую с огромным дубовым буфетом и таким же большим раздвижным столом, имевшим что-то торжественное в
своих широко расставленных в виде львиных лап резных ножках.
— Не могу, — сказал товарищ прокурора и, так же махая
рукой, пробежал в
свой кабинет.
Он также поспешно, с портфелем под мышкой, и так же махая
рукой, прошел к
своему месту у окна и тотчас же погрузился в чтение и пересматривание бумаг, пользуясь каждой минутой для того, чтобы приготовиться к делу.
— Пожалуйте, — проговорил священник, потрогивая пухлой
рукой свой крест на груди и ожидая приближения всех присяжных.
Как только присяжные уселись, председатель сказал им речь об их правах, обязанностях и ответственности. Говоря
свою речь, председатель постоянно переменял позу: то облокачивался на левую, то на правую
руку, то на спинку, то на ручки кресел, то уравнивал края бумаги, то гладил разрезной нож, то ощупывал карандаш.
Так закончил
свое чтение длинного обвинительного акта секретарь и, сложив листы, сел на
свое место, оправляя обеими
руками длинные волосы. Все вздохнули облегченно с приятным сознанием того, что теперь началось исследование, и сейчас всё выяснится, и справедливость будет удовлетворена. Один Нехлюдов не испытывал этого чувства: он весь был поглощен ужасом перед тем, что могла сделать та Маслова, которую он знал невинной и прелестной девочкой 10 лет тому назад.
— Очень хорошо, — сказал председатель, очевидно довольный достигнутыми результатами. — Так расскажите, как было дело, — сказал он, облокачиваясь на спинку и кладя обе
руки на стол. — Расскажите всё, как было. Вы можете чистосердечным признанием облегчить
свое положение.
Ударили три раза в ладоши. Едва удерживая смех, Катюша быстро переменилась местами с Нехлюдовым и, пожав
своей крепкой, шершавой маленькой
рукой его большую
руку, пустилась бежать налево, гремя крахмальной юбкой.
— Не надо, Дмитрий Иванович, не надо, — покраснев до слез, проговорила она и
своей жесткой сильной
рукой отвела обнимавшую ее
руку.
Когда ему предоставлено было слово, он медленно встал, обнаружив всю
свою грациозную фигуру в шитом мундире, и, положив обе
руки на конторку, слегка склонив голову, оглядел залу, избегая взглядом подсудимых, и начал...
И он вспомнил, как за день до смерти она взяла его сильную белую
руку своей костлявой чернеющей ручкой, посмотрела ему в глаза и сказала: «Не суди меня, Митя, если я не то сделала», и на выцветших от страданий глазах выступили слезы.
«Какая гадость!» сказал он себе еще раз, взглянув на полуобнаженную женщину с великолепными мраморными плечами и
руками и с
своей победоносной улыбкой.
Тогда, получив разрешенье, она сняла замшевую перчатку с тремя пуговицами с пухлой белой
руки, достала из задних складок шелковой юбки модный бумажник и, выбрав из довольно большого количества купонов, только что срезанных с билетов, заработанных ею в
своем доме, один — в 2 рубля 50 коп. и, присоединив к нему два двугривенных и еще гривенник, передала их приставу.
— Мы и то с тетенькой, касатка, переговаривались, може, сразу ослобонят. Тоже, сказывали, бывает. Еще и денег надают, под какой час попадешь, — тотчас же начала
своим певучим голосом сторожиха. — Ан, вот оно что. Видно, сгад наш не в
руку. Господь, видно,
свое, касатка, — не умолкая вела она
свою ласковую и благозвучную речь.
В это время рыжая женщина, запустив обе покрытые веснушками
руки в
свои спутанные густые рыжие волосы и скребя ногтями голову, подошла к пившим вино аристократкам.
Кроме того, было прочтено дьячком несколько стихов из Деяний Апостолов таким странным, напряженным голосом, что ничего нельзя было понять, и священником очень внятно было прочтено место из Евангелия Марка, в котором сказано было, как Христос, воскресши, прежде чем улететь на небо и сесть по правую
руку своего отца, явился сначала Марии Магдалине, из которой он изгнал семь бесов, и потом одиннадцати ученикам, и как велел им проповедывать Евангелие всей твари, причем объявил, что тот, кто не поверит, погибнет, кто же поверит и будет креститься, будет спасен и, кроме того, будет изгонять бесов, будет излечивать людей от болезни наложением на них
рук, будет говорить новыми языками, будет брать змей и, если выпьет яд, то не умрет, а останется здоровым.
— Когда-то знала, — сказала она и, улыбаясь, оправив юбку и рукав кофты, села за стол, неловко взяла
своей маленькой энергической
рукой перо и, засмеявшись, оглянулась на Нехлюдова.
Маслова опять села, опустив глаза и крепко сжав
свои скрещенные пальцами маленькие
руки.
— Разумеется, mon cher, [дорогой мой,] я всё готов для тебя сделать, — дотрагиваясь обеими
руками до его колен, сказал Масленников, как бы желая смягчить
свое величие, — это можно, но, видишь ли, я калиф на час.
Двери камер были отперты, и несколько арестантов было в коридоре. Чуть заметно кивая надзирателям и косясь на арестантов, которые или, прижимаясь к стенам, проходили в
свои камеры, или, вытянув
руки по швам и по-солдатски провожая глазами начальство, останавливались у дверей, помощник провел Нехлюдова через один коридор, подвел его к другому коридору налево, запертому железной дверью.
— Хорошо, хорошо, — сказала она и, взяв
своей большой белой
рукой за ручку не спускавшего с нее глаз Колю, вернулась к матери чахоточного.
Старик в синих в очках, стоя, держал за
руку свою дочь и кивал головой на то, чтò она говорила.
— Ну, пойдем наверх, как я рад! — возбужденно заговорил Масленников, подхватывая под
руку Нехлюдова и, несмотря на
свою корпуленцию, быстро увлекая его наверх.
— Так вот, я сделаю всё, — повторил Масленников, туша папироску
своей белой
рукой с бирюзовым перстнем, — а теперь пойдем к дамам.
Маслова сняла халат и села на
свое место нар, опустив
руки на колена.
Возвращаясь уже назад, она быстро махала одной левой
рукой поперек
своего хода, правой же крепко прижимала к животу красного петуха.
— Вы, стало быть, отказываетесь, не хотите взять землю? — спросил Нехлюдов, обращаясь к нестарому, с сияющим лицом босому крестьянину в оборванном кафтане, который держал особенно прямо на согнутой левой
руке свою разорванную шапку так, как держат солдаты
свои шапки, когда по команде снимают их.
— Нельзя, — сказал Нехлюдов, уже вперед приготовив
свое возражение. — Если всем разделить поровну, то все те, кто сами не работают, не пашут, — господа, лакеи, повара, чиновники, писцы, все городские люди, — возьмут
свои паи да и продадут богатым. И опять у богачей соберется земля. А у тех, которые на
своей доле, опять народится народ, а земля уже разобрана. Опять богачи заберут в
руки тех, кому земля нужна.
На одной из улиц с ним поравнялся обоз ломовых, везущих какое-то железо и так страшно гремящих по неровной мостовой
своим железом, что ему стало больно ушам и голове. Он прибавил шагу, чтобы обогнать обоз, когда вдруг из-зa грохота железа услыхал
свое имя. Он остановился и увидал немного впереди себя военного с остроконечными слепленными усами и с сияющим глянцовитым лицом, который, сидя на пролетке лихача, приветственно махал ему
рукой, открывая улыбкой необыкновенно белые зубы.
— Ну, так прощай; очень, очень рад, что встретил тебя, — сказал Шенбок и, пожав крепко
руку Нехлюдову, вскочил в пролетку, махая перед глянцовитым лицом широкой
рукой в новой белой замшевой перчатке и привычно улыбаясь
своими необыкновенно белыми зубами.
— Где нынче нанять? Господишки, какие были, размотали
свою. Купцы всю к
рукам прибрали. У них не укупишь, — сами работают. У нас француз владеет, у прежнего барина купил. Не сдает — да и шабаш.
Она сделала вид, что не заметила протянутую
руку, и, не пожав ее, повернулась и, стараясь скрыть
свое торжество, быстрыми шагами ушла по полосушкам коридора.
— Я знаю: графиня Катерина Ивановна думает, что я имею влияние на мужа в делах. Она заблуждается. Я ничего не могу и не хочу вступаться. Но, разумеется, для графини и вас я готова отступить от
своего правила. В чем же дело? — говорила она, маленькой
рукой в черной перчатке тщетно отыскивая карман.
Семейную жизнь Владимира Васильевича составляли его безличная жена, свояченица, состояние которой он также прибрал в
рукам, продав ее имение и положив деньги на
свое имя, и кроткая, запуганная, некрасивая дочь, ведущая одинокую тяжелую жизнь, развлечение в которой она нашла в последнее время в евангелизме — в собраниях у Aline и у графини Катерины Ивановны.
— Прошу покорно, садитесь, а меня извините. Я буду ходить, если позволите, — сказал он, заложив
руки в карманы
своей куртки и ступая легкими мягкими шагами по диагонали большого строгого стиля кабинета. — Очень рад с вами познакомиться и, само собой, сделать угодное графу Ивану Михайловичу, — говорил он, выпуская душистый голубоватый дым и осторожно относя сигару ото рта, чтобы не сронить пепел.
Генерал, мрачно насупив
свои густые седые брови, пристально смотрел на
руки и, воображая, что блюдечко движется само, тянул его к «л».
Другая записка была от бывшего товарища Нехлюдова, флигель-адъютанта Богатырева, которого Нехлюдов просил лично передать приготовленное им прошение от имени сектантов государю. Богатырев
своим крупным, решительным почерком писал, что прошение он, как обещал, подаст прямо в
руки государю, но что ему пришла мысль: не лучше ли Нехлюдову прежде съездить к тому лицу, от которого зависит это дело, и попросить его.
Mariette в шляпе, но уже не в черном, а в каком-то светлом, разных цветов платье сидела с чашкой в
руке подле кресла графини и что-то щебетала, блестя
своими красивыми смеющимися глазами.
Несколько арестантов, сняв шапки, подошли к конвойному офицеру, о чем-то прося его. Как потом узнал Нехлюдов, они просились на подводы. Нехлюдов видел, как конвойный офицер молча, не глядя на просителя, затягивался папиросой, и как потом вдруг замахнулся
своей короткой
рукой на арестанта, и как тот, втянув бритую голову в плечи, ожидая удара, отскочил от него.
Одного только шатающегося длинного старика в ножных кандалах офицер пустил на подводу, и Нехлюдов видел, как этот старик, сняв
свою блинообразную шапку, крестился, направляясь к подводам, и кок потом долго не мог влезть от кандалов, мешавших поднять слабую старческую закованную ногу, и как сидевшая уже на телеге баба помогла ему, втащив его за
руку.
Он только приложил
руку к козырьку в знак
своего уважения перед богатством и строго смотрел на арестантов, как бы обещаясь во всяком случае защитить от них седоков коляски.
Не говоря уже о том, что по лицу этому видно было, какие возможности духовной жизни были погублены в этом человеке, — по тонким костям
рук и скованных ног и по сильным мышцам всех пропорциональных членов видно было, какое это было прекрасное, сильное, ловкое человеческое животное, как животное, в
своем роде гораздо более совершенное, чем тот буланый жеребец, зa порчу которого так сердился брандмайор.
Нехлюдов увидал конвойного офицера уже после второго звонка. Офицер, обтирая
своей короткой
рукой закрывавшие ему рот усы и подняв плечи, выговаривал за что-то фельдфебелю.
— Ну и пускай рожает. Тогда видно будет, — сказал конвойный, проходя в
свой вагон и бойко размахивая
своими короткими
руками.
И слезы выступили у ней на глаза, и она коснулась его
руки. Фраза эта была неясна, но он понял ее вполне и был тронут тем, чтò она означала. Слова ее означали то, что, кроме ее любви, владеющей всею ею, — любви к
своему мужу, для нее важна и дорога ее любовь к нему, к брату, и что всякая размолвка с ним — для нее тяжелое страдание.
— В тесноте, да не в обиде, — сказал певучим голосом улыбающийся Тарас и, как перышко,
своими сильными
руками поднял
свой двухпудовый мешок и перенес его к окну. — Места много, а то и постоять можно, и под лавкой можно. Уж на что покойно. А то вздорить! — говорил он, сияя добродушием и ласковостью.
В таком состоянии он был сегодня. Приближение Нехлюдова на минуту остановило его речь. Но, устроив мешок, он сел по-прежнему и, положив сильные рабочие
руки на колени, глядя прямо в глаза садовнику, продолжал
свой рассказ. Он рассказывал
своему новому знакомому во всех подробностях историю
своей жены, за что ее ссылали, и почему он теперь ехал за ней в Сибирь.
Сначала пожилой рабочий, сидевший против Нехлюдова, весь сжимался, старательно подбирая
свои обутые в лапти ноги, чтоб не толкнуть барина, но потом так дружелюбно разговорился с Нехлюдовым и Тарасом, что даже ударял Нехлюдова по колену перевернутой кверху ладонью
рукой в тех местах рассказа, на которые он хотел обратить его особенное внимание.
Всё затихло. Ворота отворили, партия выступила наружу, построилась; конвойные опять пересчитали; уложили, увязали мешки, усадили слабых. Маслова с девочкой на
руках стала к женщинам рядом с Федосьей. Симонсон, всё время следивший за тем, что происходило, большим решительным шагом подошел к офицеру, окончившему все распоряжения и садившемуся уже в
свой тарантас.
Помещение политических состояло из двух маленьких камер, двери которых выходили в отгороженную часть коридора. Войдя в отгороженную часть коридора, первое лицо, которое увидал Нехлюдов, был Симонсон с сосновым поленом в
руке, сидевший в
своей куртке на корточках перед дрожащей, втягиваемой жаром заслонкой растопившейся печи.