Но прежде чем учитель досказал эту речь,
старушка побледнела, затряслась, и две заветные фаянсовые тарелки, выскользнув из ее рук, ударились об пол, зазвенели и разбились вдребезги.
Неточные совпадения
«Я влюблена», — шептала снова //
Старушке с горестью она. // «Сердечный друг, ты нездорова». — // «Оставь меня: я влюблена». // И между тем луна сияла // И томным светом озаряла // Татьяны
бледные красы, // И распущенные власы, // И капли слез, и на скамейке // Пред героиней молодой, // С платком на голове седой, //
Старушку в длинной телогрейке: // И всё дремало в тишине // При вдохновительной луне.
Через минуту появилась высокая, полная
старушка с седой головой, без чепца, с
бледным лицом, черными, кротко мерцавшими глазами, с ласковой улыбкой, вся в белом: совершенно старинный портрет, бежавший со стены картинной галереи: это редакторша.
Живо помню я
старушку мать в ее темном капоте и белом чепце; худое
бледное лицо ее было покрыто морщинами, она казалась с виду гораздо старше, чем была; одни глаза несколько отстали, в них было видно столько кротости, любви, заботы и столько прошлых слез. Она была влюблена в своих детей, она была ими богата, знатна, молода… она читала и перечитывала нам их письма, она с таким свято-глубоким чувством говорила о них своим слабым голосом, который иногда изменялся и дрожал от удержанных слез.
Я вспомнил, как
старушка, иной раз слушая наши смелые рассказы и демагогические разговоры, становилась
бледнее, тихо вздыхала, уходила в другую комнату и долго не говорила ни слова.
Старушки при этом
бледнели, а Марья Порфирьевна потихоньку произносила: тьфу! тьфу! — словно отрицаясь от наваждения.