Неточные совпадения
Секретарь сидел на противоположном конце возвышения и, подготовив все
те бумаги, которые могут понадобиться для чтения, просматривал запрещенную статью, которую он достал и читал вчера. Ему хотелось поговорить об этой статье с членом суда с большой бородой, разделяющим его взгляды, и прежде
разговора хотелось ознакомиться с нею.
Тогда не нужно было денег, и можно было не взять и третьей части
того, что давала мать, можно было отказаться от имения отца и отдать его крестьянам, — теперь же недоставало
тех 1500 рублей в месяц, которые давала мать, и с ней бывали уже неприятные
разговоры из-за денег.
Он не шатался, не говорил глупостей, но был в ненормальном, возбужденно-довольном собою состоянии; в-третьих, Нехлюдов видел
то, что княгиня Софья Васильевна среди
разговора с беспокойством смотрела на окно, через которое до нее начинал доходить косой луч солнца, который мог слишком ярко осветить ее старость.
За чаем в этот день по всем камерам острога шли оживленные
разговоры о
том, что в этот день должны были быть наказаны розгами два арестанта.
Разговор их был прерван смотрителем, который поднялся и объявил, что время свидания кончилось, и надо расходиться. Нехлюдов встал, простился с Верой Ефремовной и отошел к двери, у которой остановился, наблюдая
то, что происходило перед ним.
Просмотр конторских книг и
разговор с приказчиком, который с наивностью выставлял выгоды малоземельности крестьян и
того, что они окружены господской землей, еще больше утвердил Нехлюдова в намерении прекратить свое хозяйство и отдать всю землю крестьянам.
В канцелярии Сената, пока Нехлюдов дожидался делаемой справки, он слышал опять
разговор о дуэли и подробный рассказ о
том, как убит был молодой Каменский.
Разговор и здесь зашел о дуэли. Суждения шли о
том, как отнесся к делу государь. Было известно, что государь очень огорчен за мать, и все были огорчены за мать. Но так как было известно, что государь, хотя и соболезнует, не хочет быть строгим к убийце, защищавшему честь мундира,
то и все были снисходительны к убийце, защищавшему честь мундира. Только графиня Катерина Ивановна с своим свободолегкомыслием выразила осуждение убийце.
Нехлюдов слушал, не вступая в
разговор, и, как бывший офицер, понимал, хоть и не признавал, доводы молодого Чарского, но вместе с
тем невольно сопоставлял с офицером, убившим другого,
того арестанта красавца-юношу, которого он видел в тюрьме и который был приговорен к каторге за убийство в драке.
— Да, я был, но ушел с отвращением, — сердито сказал Нехлюдов, досадуя на
то, что Селенин отводит
разговор на другое.
Он нахмурился и, желая переменить
разговор, начал говорить о Шустовой, содержавшейся в крепости и выпущенной по ее ходатайству. Он поблагодарил за ходатайство перед мужем и хотел сказать о
том, как ужасно думать, что женщина эта и вся семья ее страдали только потому, что никто не напомнил о них, но она не дала ему договорить и сама выразила свое негодование.
Потом много раз Нехлюдов с стыдом вспоминал весь свой
разговор с ней; вспоминал ее не столько лживые, сколько поддельные под него слова и
то лицо — будто бы умиленного внимания, с которым она слушала его, когда он рассказывал ей про ужасы острога и про свои впечатления в деревне.
Неприятный
разговор кончился. Наташа успокоилась, но не хотела при муже говорить о
том, что понятно было только брату, и, чтобы начать общий
разговор, заговорила о дошедшей досюда петербургской новости — о горе матери Каменской, потерявшей единственного сына, убитого на дуэли.
«Милая Наташа, не могу уехать под тяжелым впечатлением вчерашнего
разговора с Игнатьем Никифоровичем…» начал он. «Что же дальше? Просить простить за
то, чтò я вчера сказал? Но я сказал
то, что думал. И он подумает, что я отрекаюсь. И потом это его вмешательство в мои дела… Нет, не могу», и, почувствовав поднявшуюся опять в нем ненависть к этому чуждому, самоуверенному, непонимающему его человеку, Нехлюдов положил неконченное письмо в карман и, расплатившись, вышел на улицу и поехал догонять партию.
Тот коротенький
разговор о денежных делах и наследстве сразу разрушил установившиеся было между ними нежно-братские отношения; они чувствовали себя теперь отчужденными друг от друга.
Так что Наталья Ивановна была рада, когда поезд тронулся, и можно было только, кивая головой, с грустным и ласковым лицом говорить: «прощай, ну, прощай, Дмитрий!» Но как только вагон отъехал, она подумала о
том, как передаст она мужу свой
разговор с братом, и лицо ее стало серьезно и озабочено.
Нехлюдов, не желая встречаться с
тем, чтоб опять прощаться, остановился, не доходя до двери станции, ожидая прохождения всего шествия. Княгиня с сыном, Мисси, доктор и горничная проследовали вперед, старый же князь остановился позади с свояченицей, и Нехлюдов, не подходя близко, слышал только отрывочные французские фразы их
разговора. Одна из этих фраз, произнесенная князем, запала, как это часто бывает, почему-то в память Нехлюдову, со всеми интонациями и звуками голоса.
Несмотря на неожиданность и важность
разговора нынче вечером с Симонсоном и Катюшей, он не останавливался на этом событии: отношение его к этому было слишком сложно и вместе с
тем неопределенно, и поэтому он отгонял от себя мысль об этом. Но
тем живее вспоминал он зрелище этих несчастных, задыхающихся в удушливом воздухе и валявшихся на жидкости, вытекавшей из вонючей кадки, и в особенности этого мальчика с невинным лицом, спавшего на ноге каторжного, который не выходил у него из головы.
За обедом
разговор шел урывками,
то об Индии, о которой рассказывал англичанин,
то о Тонкинской экспедиции, которую генерал строго осуждал,
то о сибирском всеобщем плутовстве и взяточничестве. Все эти
разговоры мало интересовали Нехлюдова.