Неточные совпадения
Нехлюдов молча вышел. Ему даже не было стыдно. Он видел
по выражению
лица Матрены Павловны, что она осуждает его, и права, осуждая его,
знал, что то, что он делает, — дурно, но животное чувство, выпроставшееся из-за прежнего чувства хорошей любви к ней, овладело им и царило одно, ничего другого не признавая. Он
знал теперь, что надо делать для удовлетворения чувства, и отыскивал средство сделать это.
Нехлюдов вернулся в суд, снял пальто и пошел наверх. В первом же коридоре он встретил Фанарина. Он остановил его и сказал, что имеет до него дело. Фанарин
знал его в
лицо и
по имени и сказал, что очень рад сделать всё приятное.
Он
знал ее девочкой-подростком небогатого аристократического семейства,
знал, что она вышла за делавшего карьеру человека, про которого он слыхал нехорошие вещи, главное, слышал про его бессердечность к тем сотням и тысячам политических, мучать которых составляло его специальную обязанность, и Нехлюдову было, как всегда, мучительно тяжело то, что для того, чтобы помочь угнетенным, он должен становиться на сторону угнетающих, как будто признавая их деятельность законною тем, что обращался к ним с просьбами о том, чтобы они немного, хотя бы
по отношению известных
лиц, воздержались от своих обычных и вероятно незаметных им самим жестокостей.
Впереди стояли двумя рядами степенные русаки-каменщики, все до одного в белых фартуках, почти все со льняными волосами и рыжими бородами, сзади них литейщики и кузнецы в широких темных блузах, перенятых от французских и английских рабочих, с лицами, никогда не отмываемыми от железной копоти, — между ними виднелись и горбоносые профили иноземных увриеров; [Рабочих (от франц. ouvier).] сзади, из-за литейщиков, выглядывали рабочие при известковых печах, которых издали можно было
узнать по лицам, точно обсыпанным густо мукою, и по воспаленным, распухшим, красным глазам…
Неточные совпадения
— Не
знаю я, Матренушка. // Покамест тягу страшную // Поднять-то поднял он, // Да в землю сам ушел
по грудь // С натуги!
По лицу его // Не слезы — кровь течет! // Не
знаю, не придумаю, // Что будет? Богу ведомо! // А про себя скажу: // Как выли вьюги зимние, // Как ныли кости старые, // Лежал я на печи; // Полеживал, подумывал: // Куда ты, сила, делася? // На что ты пригодилася? — // Под розгами, под палками //
По мелочам ушла!
Он понял это и
по тому, что видел, и более всего
по лицу Анны, которая, он
знал, собрала свои последние силы, чтобы выдерживать взятую на себя роль.
— И я рада, — слабо улыбаясь и стараясь
по выражению
лица Анны
узнать,
знает ли она, сказала Долли. «Верно,
знает», подумала она, заметив соболезнование на
лице Анны. — Ну, пойдем, я тебя проведу в твою комнату, — продолжала она, стараясь отдалить сколько возможно минуту объяснения.
― Ты вот и не
знаешь этого названия. Это наш клубный термин.
Знаешь, как яйца катают, так когда много катают, то сделается шлюпик. Так и наш брат: ездишь-ездишь в клуб и сделаешься шлюпиком. Да, вот ты смеешься, а наш брат уже смотрит, когда сам в шлюпики попадет. Ты
знаешь князя Чеченского? — спросил князь, и Левин видел
по лицу, что он собирается рассказать что-то смешное.
Но она не слушала его слов, она читала его мысли
по выражению
лица. Она не могла
знать, что выражение его
лица относилось к первой пришедшей Вронскому мысли — о неизбежности теперь дуэли. Ей никогда и в голову не приходила мысль о дуэли, и поэтому это мимолетное выражение строгости она объяснила иначе.