Неточные совпадения
Потом хозяйка вызвала Маслову и сказала,
что это писатель, у которого денег очень много и который ничего не пожалеет,
если она ему понравится.
«Исполняя взятую на себя обязанность быть вашей памятью, — было написано на листе серой толстой бумаги с неровными краями острым, но разгонистым почерком, — напоминаю вам,
что вы нынче, 28-го апреля, должны быть в суде присяжных и потому не можете никак ехать с нами и Колосовым смотреть картины, как вы, с свойственным вам легкомыслием, вчера обещали; à moins que vous ne soyez disposé à payer à la cour d’assises les 300 roubles d’amende, que vous vous refusez pour votre cheval, [
если, впрочем, вы не предполагаете уплатить в окружной суд штраф в 300 рублей, которые вы жалеете истратить на покупку лошади.] зa то,
что не явились во-время.
— Так скажите ему,
если увидите,
что мы начнем с отравления.
Если бы Нехлюдов тогда ясно сознал бы свою любовь к Катюше и в особенности
если бы тогда его стали бы убеждать в том,
что он никак не может и не должен соединить свою судьбу с такой девушкой, то очень легко могло бы случиться,
что он, с своей прямолинейностью во всем, решил бы,
что нет никаких причин не жениться на девушке, кто бы она ни была,
если только он любит ее. Но тетушки не говорили ему про свои опасения, и он так и уехал, не сознав своей любви к этой девушке.
В том состоянии сумасшествия эгоизма, в котором он находился, Нехлюдов думал только о себе — о том, осудят ли его и насколько,
если узнают, о том, как он с ней поступил, a не о том,
что она испытывает и
что с ней будет.
Он думал еще и о том,
что, хотя и жалко уезжать теперь, не насладившись вполне любовью с нею, необходимость отъезда выгодна тем,
что сразу разрывает отношения, которые трудно бы было поддерживать. Думал он еще о том,
что надо дать ей денег, не для нее, не потому,
что ей эти деньги могут быть нужны, а потому,
что так всегда делают, и его бы считали нечестным человеком,
если бы он, воспользовавшись ею, не заплатил бы за это. Он и дал ей эти деньги, — столько, сколько считал приличным по своему и ее положению.
«Но
что же делать? Всегда так. Так это было с Шенбоком и гувернанткой, про которую он рассказывал, так это было с дядей Гришей, так это было с отцом, когда он жил в деревне и у него родился от крестьянки тот незаконный сын Митенька, который и теперь еще жив. А
если все так делают, то, стало быть, так и надо». Так утешал он себя, но никак не мог утешиться. Воспоминание это жгло его совесть.
— Главное дело в том,
что прислуга не могла знать о деньгах,
если бы Маслова не была с ними согласна, — сказал приказчик еврейского типа.
4)
Если подсудимая Евфимия Бочкова не виновна по первому вопросу, то не виновна ли она в том,
что 17-го января 188* года в городе N, состоя в услужении при гостинице «Мавритания», тайно похитила из запертого чемодана постояльца той гостиницы купца Смелькова, находившегося в его номере, 2500 рублей денег, для
чего отперла чемодан на месте принесенным и подобранным ею ключом?
— Она и опиумом могла лишить жизни, — сказал полковник, любивший вдаваться в отступления, и начал при этом случае рассказывать о том,
что у его шурина жена отравилась опиумом и умерла бы,
если бы не близость доктора и принятые во время меры. Полковник рассказывал так внушительно, самоуверенно и с таким достоинством,
что ни у кого не достало духа перебить его. Только приказчик, заразившись примером, решился перебить его, чтобы рассказать свою историю.
Раблэ пишет,
что юрист, к которому пришли судиться, после указания на всевозможные законы, по прочтении двадцати страниц юридической бессмысленной латыни, предложил судящимся кинуть кости: чет или нечет.
Если чет, то прав истец,
если нечет, то прав ответчик.
— Положение, изволите видеть, странное, — продолжал председатель, возвышая голос, — тем,
что ей, этой Масловой, предстояло одно из двух: или почти оправдание, тюремное заключение, в которое могло быть зачислено и то,
что она уже сидела, даже только арест, или каторга, — середины нет.
Если бы вы прибавили слова: «но без намерения причинить смерть», то она была бы оправдана.
— Мое почтение.
Если могу
чем служить, дом Дворникова, на Дворянской, легко запомнить.
Он извинился зa то,
что опоздал, и хотел сесть на пустое место на конце стола между Мисси и Катериной Алексеевной, но старик Корчагин потребовал, чтобы он,
если уже не пьет водки, то всё-таки закусил бы у стола, на котором были омары, икра, сыры, селедки.
Она молча, вопросительно посмотрела на него, и ему стало совестно. «В самом деле, приехать к людям для того, чтобы наводить на них скуку», подумал он о себе и, стараясь быть любезным, сказал,
что с удовольствием пойдет,
если княгиня примет.
Нехлюдов был принимаем в числе этих друзей и потому,
что он считался умным молодым человеком, и потому,
что его мать была близким другом семьи, и потому,
что хорошо бы было,
если бы Мисси вышла за него.
— Ну, а
что же ваша картина, она очень интересует меня, — прибавила она. —
Если бы не моя немощь, уж я давно бы была у вас.
Если бы Мисси должна была объяснить,
что она разумеет под словами: «после всего,
что было», она не могла бы ничего сказать определенного, а между тем она несомненно знала,
что он не только вызвал в ней надежду, но почти обещал ей. Всё это были не определенные слова, но взгляды, улыбки, намеки, умолчания. Но она всё-таки считала его своим, и лишиться его было для нее очень тяжело.
Он чувствовал,
что формально,
если можно так выразиться, он был прав перед нею: он ничего не сказал ей такого,
что бы связывало его, не делал ей предложения, но по существу он чувствовал,
что связал себя с нею, обещал ей, а между тем нынче он почувствовал всем существом своим,
что не может жениться на ней.
Различие между ним, каким он был тогда и каким он был теперь, было огромно: оно было такое же,
если не большее,
чем различие между Катюшей в церкви и той проституткой, пьянствовавшей с купцом, которую они судили нынче утром.
— Это ваша добрая воля, только вины вашей тут особенной нет. Со всеми бывает, и
если с рассудком, то всё это заглаживается и забывается, и живут, — сказала Аграфена Петровна строго и серьезно, — и вам это на свой счет брать не к
чему. Я и прежде слышала,
что она сбилась с пути, так кто же этому виноват?
— Это мое дело. А
если вы про себя думаете, то тò,
что мама желала…
«
Если бы она только знала, кто я, то ни за
что не принимала бы меня.
Да нет,
если бы даже она и пошла теперь за меня, разве я мог бы быть не то
что счастлив, но спокоен, зная,
что та тут в тюрьме и завтра, послезавтра пойдет с этапом на каторгу.
«Такое же опасное существо, как вчерашняя преступница, — думал Нехлюдов, слушая всё,
что происходило перед ним. — Они опасные, а мы не опасные?.. Я — распутник, блудник, обманщик, и все мы, все те, которые, зная меня таким, каков я есмь, не только не презирали, но уважали меня? Но
если бы даже и был этот мальчик самый опасный для общества человек из всех людей, находящихся в этой зале, то
что же, по здравому смыслу, надо сделать, когда он попался?
— Потому
что я обманул ее и привел в то положение в котором она теперь.
Если бы она не была тем, до
чего я ее довел, она и не подверглась бы такому обвинению.
Все жили только для себя, для своего удовольствия, и все слова о Боге и добре были обман.
Если же когда поднимались вопросы о том, зачем на свете всё устроено так дурно,
что все делают друг другу зло и все страдают, надо было не думать об этом. Станет скучно — покурила или выпила или,
что лучше всего, полюбилась с мужчиной, и пройдет.
Кроме того, было прочтено дьячком несколько стихов из Деяний Апостолов таким странным, напряженным голосом,
что ничего нельзя было понять, и священником очень внятно было прочтено место из Евангелия Марка, в котором сказано было, как Христос, воскресши, прежде
чем улететь на небо и сесть по правую руку своего отца, явился сначала Марии Магдалине, из которой он изгнал семь бесов, и потом одиннадцати ученикам, и как велел им проповедывать Евангелие всей твари, причем объявил,
что тот, кто не поверит, погибнет, кто же поверит и будет креститься, будет спасен и, кроме того, будет изгонять бесов, будет излечивать людей от болезни наложением на них рук, будет говорить новыми языками, будет брать змей и,
если выпьет яд, то не умрет, а останется здоровым.
Смотритель был такой доброй души человек,
что он никак не мог бы жить так,
если бы не находил поддержки в этой вере.
Хотя большинство из них, проделав несколько опытов приобретения удобств в этой жизни посредством молитв, молебнов, свечей, и не получило их, — молитвы их остались неисполненными, — каждый был твердо уверен,
что эта неудача случайная, и
что это учреждение, одобряемое учеными людьми и митрополитами, есть всё-таки учреждение очень важное и которое необходимо
если не для этой, то для будущей жизни.
— Я знаю,
что вам трудно простить меня, — начал Нехлюдов, но опять остановился, чувствуя,
что слезы мешают, — но
если нельзя уже поправить прошлого, то я теперь сделаю всё,
что могу. Скажите…
—
Если прошение это не выйдет, то подадим на Высочайшее имя. Сделаем всё,
что можно.
— Да так, вы сами виноваты, — слегка улыбаясь, сказал смотритель. — Князь, не давайте вы ей прямо денег.
Если желаете, давайте мне. Всё будет принадлежать ей. А то вчера вы ей, верно, дали денег, она достала вина — никак не искоренишь этого зла — и сегодня напилась совсем, так
что даже буйная стала.
На другой день Нехлюдов поехал к адвокату и сообщил ему дело Меньшовых, прося взять на себя защиту. Адвокат выслушал и сказал,
что посмотрит дело, и
если всё так, как говорит Нехлюдов,
что весьма вероятно, то он без всякого вознаграждения возьмется за защиту. Нехлюдов между прочим рассказал адвокату о содержимых 130 человеках по недоразумению и спросил, от кого это зависит, кто виноват. Адвокат помолчал, очевидно желая ответить точно.
— Дурак! — не мог удержаться не сказать Нехлюдов, особенно за то,
что в этом слове «товарищ» он чувствовал,
что Масленников снисходил до него, т. е., несмотря на то,
что исполнял самую нравственно-грязную и постыдную должность, считал себя очень важным человеком и думал
если не польстить, то показать,
что он всё-таки не слишком гордится своим величием, называя себя его товарищем.
Мы можем сказать про человека,
что он чаще бывает добр,
чем зол, чаще умен,
чем глуп, чаще энергичен,
чем апатичен, и наоборот; но будет неправда,
если мы скажем про одного человека,
что он добрый или умный, а про другого,
что он злой или глупый.
То чувство торжественности и радости обновления, которое он испытывал после суда и после первого свидания с Катюшей, прошло совершенно и заменилось после последнего свидания страхом, даже отвращением к ней. Он решил,
что не оставит ее, не изменит своего решения жениться на ней,
если только она захочет этого; но это было ему тяжело и мучительно.
— Я затем и призвал вас,
что хочу,
если вы желаете этого, отдать вам всю землю, — проговорил Нехлюдов.
Нехлюдов говорил довольно ясно, и мужики были люди понятливые; но его не понимали и не могли понять по той самой причине, по которой приказчик долго не понимал. Они были несомненно убеждены в том,
что всякому человеку свойственно соблюдать свою выгоду. Про помещиков же они давно уже по опыту нескольких поколений знали,
что помещик всегда соблюдает свою выгоду в ущерб крестьянам. И потому,
если помещик призывает их и предлагает что-то новое, то, очевидно, для того, чтобы как-нибудь еще хитрее обмануть их.
На это Нехлюдов возразил,
что дело идет не о дележе в одном обществе, а о дележе земли вообще по разным губерниям.
Если землю даром отдать крестьянам, то за
что же одни будут владеть хорошей, а другие плохой землей? Все захотят на хорошую землю.
— Нет, вот мне еще пишут сектанты, — сказал Нехлюдов, вынимая из кармана письмо сектантов. — Это удивительное дело,
если справедливо, чтò они пишут. Я нынче постараюсь увидать их и узнать, в
чем дело.
— Не только сослать в места не столь отдаленные, но в каторгу,
если только будет доказано,
что, читая Евангелие, они позволили себе толковать его другим не так, как велено, и потому осуждали церковное толкование. Хула на православную веру при народе и по статье 196 — ссылка на поселение.
— Да, постараюсь, — отвечал Нехлюдов, чувствуя,
что он говорит неправду, и
если о
чем постарается, то только о том, чтобы не быть вечером у адвоката в среде собирающихся у него ученых, литераторов и художников.
Смех, которым ответил адвокат на замечание Нехлюдова о том,
что суд не имеет значения,
если судейские могут по своему произволу применять или не применять закон, и интонация, с которой он произнес слова: «философия» и «общие вопросы», показали Нехлюдову, как совершенно различно он и адвокат и, вероятно, и друзья адвоката смотрят на вещи, и как, несмотря на всё свое теперешнее удаление от прежних своих приятелей, как Шенбок, Нехлюдов еще гораздо дальше чувствует себя от адвоката и людей его круга.
— Так я оставлю en blanc [пробел]
что тебе нужно о стриженой, а она уж велит своему мужу. И он сделает. Ты не думай,
что я злая. Они все препротивные, твои protégées, но je ne leur veux pas de mal. [я им зла не желаю.] Бог с ними! Ну, ступай. А вечером непременно будь дома. Услышишь Кизеветера. И мы помолимся. И
если ты только не будешь противиться, ça vous fera beaucoup de bien. [это тебе принесет большую пользу.] Я ведь знаю, и Элен и вы все очень отстали в этом. Так до свиданья.
— Заседание же Сената будет на этой неделе, и дело Масловой едва ли попадет в это заседание.
Если же попросить, то можно надеяться,
что пустят и на этой неделе, в среду, — сказал один.
— А у вас адвокат? Зачем это? Но
если хотите,
что ж.
На другой день, только
что Нехлюдов оделся и собирался спуститься вниз, как лакей принес ему карточку московского адвоката. Адвокат приехал по своим делам и вместе с тем для того, чтобы присутствовать при разборе дела Масловой в Сенате,
если оно скоро будет слушаться. Телеграмма, посланная Нехлюдовым, разъехалась с ним. Узнав от Нехлюдова, когда будет слушаться дело Масловой и кто сенаторы, он улыбнулся.
— Ну, позовите. Ах, mon cher, сколько тут слез перевидаешь,
если бы только можно все их утереть! Делаешь,
что можешь.
Сковородников, сидевший против Вольфа и всё время собиравший толстыми пальцами бороду и усы в рот, тотчас же, как только Бе перестал говорить, перестал жевать свою бороду и громким, скрипучим голосом сказал,
что, несмотря на то,
что председатель акционерного общества большой мерзавец, он бы стоял за кассирование приговора,
если бы были законные основания, но так как таковых нет, он присоединяется к мнению Ивана Семеновича (Бе), сказал он, радуясь той шпильке, которую он этим подпустил Вольфу.