Неточные совпадения
Его доброе немецкое
лицо, участие,
с которым он старался угадать причину моих слез, заставляли их течь еще обильнее: мне было совестно, и я не понимал, как за минуту перед тем я мог не любить Карла Иваныча и находить противными его халат, шапочку и кисточку; теперь, напротив, все это казалось мне чрезвычайно милым, и даже кисточка казалась явным доказательством его доброты.
Он сидит подле столика, на котором стоит кружок
с парикмахером, бросавшим тень на его
лицо; в одной руке он держит книгу, другая покоится на ручке кресел; подле него лежат часы
с нарисованным егерем на циферблате, клетчатый платок, черная круглая табакерка, зеленый футляр для очков, щипцы на лоточке.
Подле нее вполуоборот сидела Марья Ивановна в чепце
с розовыми лентами, в голубой кацавейке и
с красным сердитым
лицом, которое приняло еще более строгое выражение, как только вошел Карл Иваныч.
Чем больше горячился папа, тем быстрее двигались пальцы, и наоборот, когда папа замолкал, и пальцы останавливались; но когда Яков сам начинал говорить, пальцы приходили в сильнейшее беспокойство и отчаянно прыгали в разные стороны. По их движениям, мне кажется, можно бы было угадывать тайные мысли Якова;
лицо же его всегда было спокойно — выражало сознание своего достоинства и вместе
с тем подвластности, то есть: я прав, а впрочем, воля ваша!
Несколько раз,
с различными интонациями и
с выражением величайшего удовольствия, прочел он это изречение, выражавшее его задушевную мысль; потом задал нам урок из истории и сел у окна.
Лицо его не было угрюмо, как прежде; оно выражало довольство человека, достойно отмстившего за нанесенную ему обиду.
В комнату вошел человек лет пятидесяти,
с бледным, изрытым оспою продолговатым
лицом, длинными седыми волосами и редкой рыжеватой бородкой.
С молитвой поставив свой посох в угол и осмотрев постель, он стал раздеваться. Распоясав свой старенький черный кушак, он медленно снял изорванный нанковый зипун, тщательно сложил его и повесил на спинку стула.
Лицо его теперь не выражало, как обыкновенно, торопливости и тупоумия; напротив, он был спокоен, задумчив и даже величав. Движения его были медленны и обдуманны.
После обеда я в самом веселом расположении духа, припрыгивая, отправился в залу, как вдруг из-за двери выскочила Наталья Савишна
с скатертью в руке, поймала меня и, несмотря на отчаянное сопротивление
с моей стороны, начала тереть меня мокрым по
лицу, приговаривая: «Не пачкай скатертей, не пачкай скатертей!» Меня так это обидело, что я разревелся от злости.
Старушка хотела что-то сказать, но вдруг остановилась, закрыла
лицо платком и, махнув рукою, вышла из комнаты. У меня немного защемило в сердце, когда я увидал это движение; но нетерпение ехать было сильнее этого чувства, и я продолжал совершенно равнодушно слушать разговор отца
с матушкой. Они говорили о вещах, которые заметно не интересовали ни того, ни другого: что нужно купить для дома? что сказать княжне Sophie и madame Julie? и хороша ли будет дорога?
Когда все сели, Фока тоже присел на кончике стула; но только что он это сделал, дверь скрипнула, и все оглянулись. В комнату торопливо вошла Наталья Савишна и, не поднимая глаз, приютилась около двери на одном стуле
с Фокой. Как теперь вижу я плешивую голову, морщинистое неподвижное
лицо Фоки и сгорбленную добрую фигурку в чепце, из-под которого виднеются седые волосы. Они жмутся на одном стуле, и им обоим неловко.
Странно то, что я как теперь вижу все
лица дворовых и мог бы нарисовать их со всеми мельчайшими подробностями; но
лицо и положение maman решительно ускользают из моего воображения: может быть, оттого, что во все это время я ни разу не мог собраться
с духом взглянуть на нее. Мне казалось, что, если бы я это сделал, ее и моя горесть должны бы были дойти до невозможных пределов.
Я стал смотреть кругом: на волнующиеся поля спелой ржи, на темный пар, на котором кое-где виднелись соха, мужик, лошадь
с жеребенком, на верстовые столбы, заглянул даже на козлы, чтобы узнать, какой ямщик
с нами едет; и еще
лицо мое не просохло от слез, как мысли мои были далеко от матери,
с которой я расстался, может быть, навсегда.
Еще помолишься о том, чтобы дал бог счастия всем, чтобы все были довольны и чтобы завтра была хорошая погода для гулянья, повернешься на другой бок, мысли и мечты перепутаются, смешаются, и уснешь тихо, спокойно, еще
с мокрым от слез
лицом.
Последняя смелость и решительность оставили меня в то время, когда Карл Иваныч и Володя подносили свои подарки, и застенчивость моя дошла до последних пределов: я чувствовал, как кровь от сердца беспрестанно приливала мне в голову, как одна краска на
лице сменялась другою и как на лбу и на носу выступали крупные капли пота. Уши горели, по всему телу я чувствовал дрожь и испарину, переминался
с ноги на ногу и не трогался
с места.
Княгиня была женщина лет сорока пяти, маленькая, тщедушная, сухая и желчная,
с серо-зелеными неприятными глазками, выражение которых явно противоречило неестественно-умильно сложенному ротику. Из-под бархатной шляпки
с страусовым пером виднелись светло-рыжеватые волосы; брови и ресницы казались еще светлее и рыжеватее на нездоровом цвете ее
лица. Несмотря на это, благодаря ее непринужденным движениям, крошечным рукам и особенной сухости во всех чертах общий вид ее имел что-то благородное и энергическое.
И княгиня, наклонившись к папа, начала ему рассказывать что-то
с большим одушевлением. Окончив рассказ, которого я не слыхал, она тотчас засмеялась и, вопросительно глядя в
лицо папа, сказала...
Несмотря на это, на меня часто находили минуты отчаяния: я воображал, что нет счастия на земле для человека
с таким широким носом, толстыми губами и маленькими серыми глазами, как я; я просил бога сделать чудо — превратить меня в красавца, и все, что имел в настоящем, все, что мог иметь в будущем, я все отдал бы за красивое
лицо.
Это был человек лет семидесяти, высокого роста, в военном мундире
с большими эполетами, из-под воротника которого виден был большой белый крест, и
с спокойным открытым выражением
лица. Свобода и простота его движений поразили меня. Несмотря на то, что только на затылке его оставался полукруг жидких волос и что положение верхней губы ясно доказывало недостаток зубов,
лицо его было еще замечательной красоты.
После этой последней штуки он задумался, помигал глазами и вдруг
с совершенно серьезным
лицом подошел к Иленьке: «Попробуйте сделать это; право, это нетрудно».
Плачевная фигура бедного Иленьки
с заплаканным
лицом, взъерошенными волосами и засученными панталонами, из-под которых видны были нечищенные голенища, поразила нас; мы все молчали и старались принужденно улыбаться.
Я
с участием посмотрел на бедняжку, который, лежа на полу и спрятав
лицо в лексиконах, плакал так, что, казалось, еще немного, и он умрет от конвульсий, которые дергали все его тело.
Поразительной чертой в ее
лице была необыкновенная величина выпуклых полузакрытых глаз, которые составляли странный, но приятный контраст
с крошечным ротиком. Губки были сложены, а глаза смотрели так серьезно, что общее выражение ее
лица было такое, от которого не ожидаешь улыбки и улыбка которого бывает тем обворожительнее.
Бабушка имела особенный дар, прилагая
с известным тоном и в известных случаях множественные и единственные местоимения второго
лица, высказывать свое мнение о людях.
— Я сама, — говорила Наталья Савишна, — признаюсь, задремала на кресле, и чулок вывалился у меня из рук. Только слышу я сквозь сон — часу этак в первом, — что она как будто разговаривает; я открыла глаза, смотрю: она, моя голубушка, сидит на постели, сложила вот этак ручки, а слезы в три ручья так и текут. «Так все кончено?» — только она и сказала и закрыла
лицо руками. Я вскочила, стала спрашивать: «Что
с вами?»
Я поднял голову — на табурете подле гроба стояла та же крестьянка и
с трудом удерживала в руках девочку, которая, отмахиваясь ручонками, откинув назад испуганное личико и уставив выпученные глаза на
лицо покойной, кричала страшным, неистовым голосом.
Только в эту минуту я понял, отчего происходил тот сильный тяжелый запах, который, смешиваясь
с запахом ладана, наполнял комнату; и мысль, что то
лицо, которое за несколько дней было исполнено красоты и нежности,
лицо той, которую я любил больше всего на свете, могло возбуждать ужас, как будто в первый раз открыла мне горькую истину и наполнила душу отчаянием.