Неточные совпадения
Только лошадь дежурного оседланная
ходила в треноге по тернам около леса, и только часовой казак
был в черкеске, ружье и шашке.
— Дядя! Ау! Дядя! — резко крикнул сверху Лука, обращая на себя внимание, и все казаки оглянулись на Лукашку. — Ты к верхнему протоку
сходи, там табун важный
ходит. Я не вру. Пра! Намеднись наш казак одного стрелил. Правду говорю, — прибавил он, поправляя за спиной винтовку и таким голосом, что видно
было, что он не смеется.
— А ты и не видал! Маленький видно, — сказал Лукашка. — У самой у канавы, дядя, — прибавил он серьезно, встряхивая головой. — Шли мы так-то по канаве, как он затрещит, а у меня ружье в чехле
было. Иляска как лопнет…. Да я тебе покажу, дядя, кое место, — недалече. Вот дай срок. Я, брат, все его дорожки знаю. Дядя Мосев! — прибавил он решительно и почти повелительно уряднику: — пора сменять! — и, подобрав ружье, не дожидаясь приказания, стал
сходить с вышки.
— А слышь, Лука, опять нас в секрет пошлет чорт-то, — прибавил он, поднимая фазана и под чортом разумея урядника. — Фомушкина за чихирем услал, его черед
был. Котору ночь
ходим! Только на нас и выезжает.
— Как сказывал Гурка-то: пришел, говорит, он к ней, а мужа нет. Фомушкин сидит, пирог
ест. Он посидел, да и пошел; под окном, слышит, она и говорит: «ушел чорт-то. Что, родной, пирожка не
ешь? А спать, говорит, домой не
ходи». А он и говорит из-под окна: «славно».
И Лукашка опять засвистал и пошел к кордону, обрывая листья с сучьев.
Проходя по кустам, он вдруг остановился, заметив гладкое деревцо, вынул из-под кинжала ножик и вырезал. — То-то шомпол
будет, — сказал он, свистя в воздухе прутом.
Было уже совсем темно, когда дядя Ерошка и трое казаков с кордона, в бурках и с ружьями за плечами
прошли вдоль по Тереку на место, назначенное для секрета. Назарка вовсе не хотел итти, но Лука крикнул на него, и они живо собрались.
Пройдя молча несколько шагов, казаки свернули с канавы и по чуть заметной тропинке в камышах подошли к Тереку. У берега лежало толстое черное бревно, выкинутое водой, и камыш вокруг бревна
был свежо примят.
Пройдя несколько шагов, Лукашка остановился, нагнулся над лужицей и свистнул. — Вот где
пить прошли, видишь, что ль? — чуть слышно сказал он, указывая на свежий след.
— Куда ты, дурак? — крикнул Ергушов. — Сунься только, ни за что пропадешь, я тебе верно говорю. Коли убил, не уйдет. Дай натруску порошку подсыпать. У тебя
есть? Назар! ты ступай живо на кордон, да не по берегу
ходи; убьют, верно говорю.
Хоть то в пример возьми: человек по следу
пройдет, не заметит, а свинья как наткнется на твой след, так сейчас отдует и прочь; значит, ум в ней
есть, что ты свою вонь не чувствуешь, а она слышит.
Казак, в темной черкеске и белом курпее на шапке (это
был Лука),
прошел вдоль забора, а высокая женщина в белом платке
прошла мимо Оленина.
Большая часть его жизни
проходила на охоте в лесу, где он питался по суткам одним куском хлеба и ничего не
пил, кроме воды.
— Найди ты ее гнездо и оплети плетешок кругом, чтоб ей
пройти нельзя. Вот она придет, покружит и сейчас назад; найдет разрыв-траву, принесет, плетень раззорит. Вот ты и
поспевай на другое утро, и смотри: где разломано, тут и разрыв-трава лежит. Бери и неси куда хочешь. Не
будет тебе ни замка, ни закладки.
— Так-то ты на охоту
ходишь! Люди завтракать, а ты спишь. Лям! Куда? — крикнул он на собаку. — Ружье-то готово, чтоль? — кричал старик, точно целая толпа народа
была в избе.
Старик пошел дальше. Оленин не отставал от него.
Пройдя шагов двадцать и спускаясь книзу, они пришли в чащу к разлапистой груше, под которою земля
была черна и оставался свежий звериный помет.
Белецкий сразу вошел в обычную жизнь богатого кавказского офицера в станице. На глазах Оленина он в один месяц стал как бы старожилом станицы: он подпаивал стариков, делал вечеринки и сам
ходил на вечеринки к девкам, хвастался победами и даже дошел до того, что девки и бабы прозвали его почему-то дедушкой, а казаки, ясно определившие себе этого человека, любившего вино и женщин, привыкли к нему и даже полюбили его больше, чем Оленина, который
был для них загадкой.
У хозяев
был сговор. Лукашка приехал в станицу, но не зашел к Оленину. И Оленин не пошел на сговор по приглашению хорунжего. Ему
было грустно, как не
было еще ни разу с тех пор, как он поселился в станице. Он видел, как Лукашка, нарядный, с матерью
прошел перед вечером к хозяевам, и его мучила мысль: за что Лукашка так холоден к нему? Оленин заперся в свою хату и стал писать свой дневник.
—
Прошло ты мое времечко, не воротишься, — всхлипывая, проговорил он и замолк. —
Пей, что не
пьешь! — вдруг крикнул он своим оглушающим голосом, не отирая слез.
— Так в заброшенном саду
есть? — спросил Оленин. — Я
схожу, — и, бросив быстрый взгляд сквозь зеленые ветви, он приподнял папаху и скрылся между правильными зелеными рядами виноградника.
Хата Белецкого
была на площади. Оленин,
проходя мимо ее, услыхал голос Белецкого: «заходите», и зашел.
— А что неладно! Снеси чихирю ему завтра. Так-то делать надо, и ничего
будет. Теперь гулять.
Пей!—крикнул Лукашка тем самым голосом, каким старик Ерошка произносил это слово. — На улицу гулять пойдем, к девкам. Ты
сходи, меду возьми, или я немую пошлю. До утра гулять
будем.
Солнце еще не вставало, и Оленину показалось, что на улице
было необыкновенное волнение:
ходили, верхом ездили и говорили.
Оленин вернулся сумерками и долго не мог опомниться от всего, чтò видел; но к ночи опять нахлынули на него вчерашние воспоминания; он выглянул в окно; Марьяна
ходила из дома в клеть, убираясь по хозяйству. Мать ушла на виноград. Отец
был в правлении. Оленин не дождался, пока она совсем убралась, и пошел к ней. Она
была в хате и стояла спиной к нему. Оленин думал, что она стыдится.
— Ну, прощай, отец мой, — говорил дядя Ерошка. — Пойдешь в поход,
будь умней, меня, старика, послушай. Когда придется
быть в набеге или где (ведь я старый волк, всего видел), да коли стреляют, ты в кучу не
ходи, где народу много. А то всё, как ваш брат оробеет, так к народу и жмется: думает, веселей в народе. А тут хуже всего: по народу-то и целят. Я всё, бывало, от народа подальше, один и
хожу: вот ни разу меня и не ранили. А чего не видал на своем веку?