Людям мирского учения, направившим свой разум на устройство известных условий существования, кажется, что увеличение блага жизни происходит от лучшего внешнего устройства своего существования. Лучшее же внешнее устройство их существования зависит от большего насилия над людьми, прямо противоположного любви. Так что, чем лучше их устройство, тем меньше у них остается
возможности любви, возможности жизни.
Неточные совпадения
Ведь всё это требования
любви, и все они переплетены между собою, так что удовлетворение требованиям одних лишает человека
возможности удовлетворять других. Если же я допущу, что озябшего ребенка можно не одеть, потому что моим детям когда-нибудь понадобится то платье, которого у меня просят, то я могу не отдаваться и другим требованиям
любви во имя моих будущих детей.
Возможность истинной
любви начинается только тогда, когда человек понял, что нет для него блага его животной личности. Только тогда все соки жизни переходят в один облагороженный черенок истинной
любви, разростающийся уже всеми силами ствола дичка животной личности. Учение Христа и есть прививка этой
любви, как Он и сам сказал это. Он сказал, что Он, Его
любовь, есть та одна лоза, которая может приносить плод, и что всякая ветвь, не приносящая плода, отсекается.
И такая
любовь возможна только для того человека, у которого между
возможностью жертвы собой и теми существами, которых он любит, не стоит никакой преграды для жертвы.
Любовь по учению Христа есть сама жизнь; но не жизнь неразумная, страдальческая и гибнущая, но жизнь блаженная и бесконечная. И мы все знаем это.
Любовь не есть вывод разума, не есть последствие известной деятельности; а это есть сама радостная деятельность жизни, которая со всех сторон окружает нас, и которую мы все знаем в себе с самых первых воспоминаний детства до тех пор, пока ложные учения мира не засорили ее в нашей душе и не лишили нас
возможности испытывать ее.
Люди, существование которых состоит в медленном уничтожении личности и приближении к неизбежной смерти этой личности, и которые не могут не знать этого, всё время своего существования всячески стараются, — только тем и заняты, чтобы утверждать эту гибнущую личность, удовлетворять ее похотям и тем лишать себя
возможности единственного блага жизни —
любви.
Главный ужас жизни людей, не понимающих жизни, в том, что то, что ими считается наслаждениями (все наслаждения богатой жизни), будучи такими, что они не могут быть равномерно распределены между всеми людьми, должны быть отнимаемы у других, должны быть приобретаемы насилием, злом, уничтожающим
возможность того благоволения к людям, из которого выростает
любовь.
Жизнь понимается не так, как она сознается разумным сознанием — как невидимое, но несомненное подчинение в каждое мгновение настоящего своего животного — закону разума, освобождающее свойственное человеку благоволение ко всем людям и вытекающую из него деятельность
любви, а только как плотское существование в продолжении известного промежутка времени, в определенных и устраиваемых нами, исключающих
возможность благоволения ко всем людям, условиях.
Так что чем меньше
любви, тем больше человек подвержен мучительности страданий, чем больше
любви, тем меньше мучительности страдания; жизнь же вполне разумная, вся деятельность которой проявляется только в
любви, исключает
возможность всякого страдания.
Неточные совпадения
— Разве вы не знаете, что вы для меня вся жизнь; но спокойствия я не знаю и не могу вам дать. Всего себя,
любовь… да. Я не могу думать о вас и о себе отдельно. Вы и я для меня одно. И я не вижу впереди
возможности спокойствия ни для себя, ни для вас. Я вижу
возможность отчаяния, несчастия… или я вижу
возможность счастья, какого счастья!.. Разве оно не возможно? — прибавил он одними губами; но она слышала.
Так она отталкивала мысль, даже
возможность о
любви к старому своему другу.
— Но
возможность, главное —
возможность только предположить вашу
любовь к Катерине Николаевне! Простите, я все еще не выхожу из остолбенения. Я никогда, никогда не дозволял себе говорить с вами на эту или на подобную тему…
Когда я встретился с ней в той роковой комнате, во мне еще не было ясного сознания моей
любви; оно не проснулось даже тогда, когда я сидел с ее братом в бессмысленном и тягостном молчании… оно вспыхнуло с неудержимой силой лишь несколько мгновений спустя, когда, испуганный
возможностью несчастья, я стал искать и звать ее… но уж тогда было поздно.
В женской
любви есть
возможность ее превращения в стихию демоническую.