Неточные совпадения
Человек начинает жить
истинной жизнью, т. е. поднимается на некоторую высоту над жизнью животной, и с этой высоты видит призрачность своего животного существования, неизбежно кончающегося
смертью, видит, что существование его в плоскости обрывается со всех сторон пропастями, и, не признавая, что этот подъем в высоту и есть сама жизнь, ужасается перед тем, что он увидал с высоты.
В чем бы ни состояло
истинное благо человека, для него неизбежно отречение его от блага животной личности. Отречение от блага животной личности есть закон жизни человеческой. Если он не совершается свободно, выражаясь в подчинении разумному сознанию, то он совершается в каждом человеке насильно при плотской
смерти его животного, когда он от тяжести страданий желает одного: избавиться от мучительного сознания погибающей личности и перейти в другой вид существования.
Любовь
истинная есть самая жизнь. «Мы знаем, что мы перешли от
смерти в жизнь, потому что любим братьев», говорит ученик Христа. «Не любящий брата пребывает в
смерти». Жив только тот, кто любит.
Ведь есть только два строго логические взгляда на жизнь: один ложный — тот, при котором жизнь понимается, как те видимые явления, которые происходят в моем теле от рождения и до
смерти, а другой
истинный — тот, при котором жизнь понимается как то невидимое сознание ее, которое я ношу в себе. Один взгляд ложный, другой
истинный, но оба логичны, и люди могут иметь тот или другой, но ни при том, ни при другом невозможен страх
смерти.
Не оттого люди ужасаются мысли о плотской
смерти, что они боятся, чтобы с нею не кончилась их жизнь, но оттого, что плотская
смерть явно показывает им необходимость
истинной жизни, которой они не имеют. И от этого-то так не любят люди, не понимающие жизни, вспоминать о
смерти. Вспоминать о
смерти для них всё равно, что признаваться в том, что они живут не так, как того требует от них их разумное сознание.
Но ведь стоит только понять, что то, что связывает все сознания в одно, что то, что и есть особенное я человека, находится вне времени, всегда было и есть, и что то, что может прерываться, есть только ряд сознаний известного времени, — чтобы было ясно, что уничтожение последнего по времени сознания, при плотской
смерти, так же мало может уничтожить
истинное человеческое я, как и ежедневное засыпание.
Человек не боится того, что засыпает, хотя уничтожение сознания совершенно такое же, как и при
смерти, не потому, что он рассудил, что он засыпал и просыпался, и потому опять проснется (рассуждение это неверно: он мог тысячу раз просыпаться и в тысячу первый не проснуться), — никто никогда не делает этого рассуждения, и рассуждение это не могло бы успокоить его; но человек знает, что его
истинное я живет вне времени, и что потому проявляющееся для него во времени прекращение его сознания не может нарушить его жизни.
Да, если взглянуть на жизнь в ее
истинном значении, то становится трудным понять даже, на чем держится странное суеверие
смерти.
Сначала мне кажется, что этот отрезок конуса и есть вся моя жизнь, но по мере движения моей
истинной жизни, с одной стороны, я вижу, что то, что составляет основу моей жизни, находится позади ее, за пределами ее: по мере жизни я живее и яснее чувствую мою связь с невидимым мне прошедшим; с другой стороны, я вижу, как эта же основа опирается на невидимое мне будущее, я яснее и живее чувствую свою связь с будущим и заключаю о том, что видимая мною жизнь, земная жизнь моя, есть только малая часть всей моей жизни с обоих концов ее — до рождения и после
смерти — несомненно существующей, но скрывающейся от моего теперешнего познания.
Но нас смущает то, что мы не видим причин и действий нашей
истинной жизни так, как видим причины и действия во внешних явлениях: не знаем, почему один вступает в жизнь с такими свойствами своего я, а другой с другими, почему жизнь одного обрывается, а другого продолжается? Мы спрашиваем себя: какие были до моего существования причины того, что я родился тем, что я есмь. И что будет после моей
смерти от того, что я буду так пли иначе жить? И мы жалеем о том, что не получаем ответов на эти вопросы.
Неточные совпадения
Теперь я должен несколько объяснить причины, побудившие меня предать публике сердечные тайны человека, которого я никогда не знал. Добро бы я был еще его другом: коварная нескромность
истинного друга понятна каждому; но я видел его только раз в моей жизни на большой дороге; следовательно, не могу питать к нему той неизъяснимой ненависти, которая, таясь под личиною дружбы, ожидает только
смерти или несчастия любимого предмета, чтоб разразиться над его головою градом упреков, советов, насмешек и сожалений.
Это был какой-то всепоглощающий, ничем не победимый сон,
истинное подобие
смерти. Все мертво, только из всех углов несется разнообразное храпенье на все тоны и лады.
Страшно мне и больно думать, что впоследствии мы надолго расходились с Грановским в теоретических убеждениях. А они для нас не составляли постороннее, а
истинную основу жизни. Но я тороплюсь вперед заявить, что если время доказало, что мы могли розно понимать, могли не понимать друг друга и огорчать, то еще больше времени доказало вдвое, что мы не могли ни разойтись, ни сделаться чужими, что на это и самая
смерть была бессильна.
Смерть есть такая же иллюзия для бессмертников, как болезнь для «христианской науки», есть порождение ложной веры и ей нужно противопоставить
истинную веру.
Третий Завет, завершающий диалектику истории, осуществляющий завет любви
истинной антропологии, восстановит всю полноту язычества, но просветленного и освобожденного от тления, освятит всю плоть культуры, но осмысленную и побеждающую
смерть.