Без этого же отношения к цели рассуждений, рассуждения мельника, как бы они ни были красивы и логичны, сами в себе будут неправильны и, главное, праздны; будут подобны рассуждениям Кифы Мокеевича, рассуждавшего о том, какой толщины должна бы быть скорлупа слонового яйца, если бы слоны выводились из яиц как птицы. И таковы, по моему мнению, рассуждения нашей современной
науки о жизни.
Неточные совпадения
Астрономия, механика, физика, химия и все другие
науки вместе, и каждая порознь, разрабатывают каждая подлежащую ей сторону
жизни, не приходя ни к каким результатам
о жизни вообще.
Не то, что мы назовем
наукой, определит
жизнь, а наше понятие
о жизни определит то, что следует признать
наукой. И потому, для того, чтобы
наука была
наукой, должен быть прежде решен вопрос
о том, что есть
наука и что не
наука, а для этого должно быть уяснено понятие
о жизни.
Споры
о том, что не касается
жизни, именно
о том, отчего происходит
жизнь: анимизм ли это, витализм ли, или понятие еще особой какой силы, скрыли от людей главный вопрос
жизни, — тот вопрос, без которого понятие
жизни теряет свой смысл, и привели понемногу людей
науки, — тех, которые должны вести других, — в положение человека, который идет и даже очень торопится, но забыл, куда именно.
Решение вопроса
о том, как устроить
жизнь, когда она в нашей власти, для людей
науки кажется очень просто.
Разве не очевидно, что такое решение вопроса есть только перефразированное царство Мессии, в котором роль Мессии играет
наука, а что для того, чтобы объяснение такое объясняло что-нибудь, необходимо верить в догматы
науки так же бесконтрольно, как верят Евреи в Мессию, что и делают правоверные
науки, — с тою только разницей, что правоверному Еврею, представляющему себе в Мессии посланника Божия, можно верить в то, что он всё своей властью устроит отлично; для правоверного же
науки по существу дела нельзя верить в то, чтобы посредством внешнего изучения потребностей можно было решить главный и единственный вопрос
о жизни.
И вот в наше время учение книжников, называющее себя
наукой, признает это самое грубое первобытное представление
о жизни единым истинным.
Ложная
наука, взявшая за исходную точку отсталое представление
о жизни, при котором не видно то противоречие
жизни человеческой, которое составляет главное ее свойство, — эта мнимая
наука в своих последних выводах приходит к тому, чего требует грубое большинство человечества, — к признанию возможности блага одной личной
жизни, к признанию для человека благом одного животного существования.
Ложная
наука идет дальше даже требований грубой толпы, которым она хочет найти объяснение, — она приходит к утверждению того, что с первого проблеска своего отвергает разумное сознание человека, приходит к выводам
о том, что
жизнь человека, как и всякого животного, состоит в борьбе за существование личности, рода и вида.
Это один разряд праздных людских рассуждений
о жизни, называемых историческими и политическими
науками.
И потому приносит величайшее зло миру и так восхваляемая любовь к женщине, к детям, к друзьям, не говоря уже
о любви к
науке, к искусству, к отечеству, которая есть ничто иное, как предпочтение на время известных условий животной
жизни другим.
В этом стремлении к благу и состоит основа всякого познания
о жизни. Без признания того, что стремление к благу, которое чувствует в себе человек, есть
жизнь и признак всякой
жизни, невозможно никакое изучение
жизни, невозможно никакое наблюдение над
жизнью. И потому наблюдение начинается тогда, когда уже известна
жизнь, и никакое наблюдение над проявлениями
жизни не может (как это предполагает ложная
наука) определить самую
жизнь.
Неточные совпадения
— А потом мы догадались, что болтать, все только болтать
о наших язвах не стоит труда, что это ведет только к пошлости и доктринерству; [Доктринерство — узкая, упрямая защита какого-либо учения (доктрины), даже если
наука и
жизнь противоречат ему.] мы увидали, что и умники наши, так называемые передовые люди и обличители, никуда не годятся, что мы занимаемся вздором, толкуем
о каком-то искусстве, бессознательном творчестве,
о парламентаризме, об адвокатуре и черт знает
о чем, когда дело идет
о насущном хлебе, когда грубейшее суеверие нас душит, когда все наши акционерные общества лопаются единственно оттого, что оказывается недостаток в честных людях, когда самая свобода,
о которой хлопочет правительство, едва ли пойдет нам впрок, потому что мужик наш рад самого себя обокрасть, чтобы только напиться дурману в кабаке.
— В докладе моем «
О соблазнах мнимого знания» я указал, что фантастические, невообразимые числа математиков — ирреальны, не способны дать физически ясного представления
о вселенной,
о нашей, земной, природе, и
о жизни плоти человечий, что математика есть метафизика двадцатого столетия и эта
наука влечется к схоластике средневековья, когда диавол чувствовался физически и считали количество чертей на конце иглы.
«Да, найти в
жизни смысл не легко… Пути к смыслу страшно засорены словами, сугробами слов. Искусство,
наука, политика — Тримутри, Санкта Тринита — Святая Троица. Человек живет всегда для чего-то и не умеет жить для себя, никто не учил его этой мудрости». Он вспомнил, что на тему
о человеке для себя интересно говорил Кумов: «Его я еще не встретил».
Дорогие там лежат покойники, каждый камень над ними гласит
о такой горячей минувшей
жизни,
о такой страстной вере в свой подвиг, в свою истину, в свою борьбу и в свою
науку, что я, знаю заранее, паду на землю и буду целовать эти камни и плакать над ними, — в то же время убежденный всем сердцем моим, что все это давно уже кладбище, и никак не более.
Что же коснулось этих людей, чье дыхание пересоздало их? Ни мысли, ни заботы
о своем общественном положении,
о своей личной выгоде, об обеспечении; вся
жизнь, все усилия устремлены к общему без всяких личных выгод; одни забывают свое богатство, другие — свою бедность и идут, не останавливаясь, к разрешению теоретических вопросов. Интерес истины, интерес
науки, интерес искусства, humanitas [гуманизм (лат.).] — поглощает все.