Неточные совпадения
Единственное средство умственного общения
людей есть слово, и для того, чтобы общение это было возможно, нужно употреблять слова так, чтобы при каждом слове несомненно вызывались у всех соответствующие и точные понятия. Если же можно употреблять слова как попало и под словами разуметь, что нам вздумается, то лучше уж не говорить, а
показывать всё знаками.
Но мало того: если даже
человек и поставлен в такие выгодные условия, что он может успешно бороться с другими личностями, не боясь за свою, очень скоро и разум и опыт
показывают ему, что даже те подобия блага, которые он урывает из жизни, в виде наслаждений личности, не — блага, а как будто только образчики блага, данные ему только для того, чтобы он еще живее чувствовал страдания, всегда связанные с наслаждениями.
Нельзя не видеть и того, что определения эти, будучи теоретически верны, подтверждаются и опытом жизни, и что миллионы и миллионы
людей, признававшие и признающие такие определения жизни, на деле
показывали и
показывают возможность замены стремления к благу личности другим стремлением к благу такому, которое не нарушается страданиями и смертью.
Мы можем
показать и доказать, что всё так было и будет, как мы говорим; наши исследования, кроме того, содействуют улучшению благосостояния
человека.
Обнаружение истинной жизни состоит в том, что животная личность влечет
человека к своему благу, разумное же сознание
показывает ему невозможность личного блага и указывает какое-то другое благо.
Человек вглядывается в это, в отдалении указываемое ему, благо и не в силах видеть его, сначала не верит этому благу и возвращается назад к личному благу; но разумное сознание, которое указывает так неопределенно свое благо, так несомненно и убедительно
показывает невозможность личного блага, что
человек опять отказывается от личного блага и опять вглядывается в это новое, указываемое ему благо.
Изучение всего этого важно для
человека,
показывая ему, как в отражении, то, что необходимо совершается в его жизни; но очевидно, что знание того, что уже совершается и видимо нами, как бы оно ни было полно, не может дать нам главного знания, которое нужно нам, — знания того закона, которому должна для нашего блага быть подчинена наша животная личность.
Удивительное дело: несмотря на то, что и опыт свой, и наблюдение жизни всех окружающих, и разум несомненно
показывают каждому
человеку недостижимость этого,
показывают ему, что невозможно заставить другие живые существа перестать любить самих себя, а любить только его, — несмотря на это, жизнь каждого
человека только в том, чтобы богатством, властью, почестями, славой, лестью, обманом, как-нибудь, но заставить другие существа жить не для себя, а для него одного, — заставить все существа любить не самих себя, а его одного.
Человек видит, что лучшие
люди человечества осуждают поиски за наслаждениями, призывают
людей к воздержности, а самые лучшие
люди, восхваляемые потомством,
показывают примеры жертвы своим существованием для блага других.
Не оттого
люди ужасаются мысли о плотской смерти, что они боятся, чтобы с нею не кончилась их жизнь, но оттого, что плотская смерть явно
показывает им необходимость истинной жизни, которой они не имеют. И от этого-то так не любят
люди, не понимающие жизни, вспоминать о смерти. Вспоминать о смерти для них всё равно, что признаваться в том, что они живут не так, как того требует от них их разумное сознание.
Нам кажется сначала, что с этого отношения нашего к миру и начинается наша жизнь, но наблюдения над собой и над другими
людьми показывают нам, что это отношение к миру, степень любви каждого из нас, не начались с этой жизнью, а внесены нами в жизнь из скрытого от нас нашим плотским рождением прошедшего; кроме того, мы видим, что всё течение нашей жизни здесь есть ничто иное, как неперестающее увеличение, усиление нашей любви, которое никогда не прекращается, но только скрывается от наших глаз плотской смертью.
На это нет ответа. Рассуждение, напротив, очевидно
показывает мне, что закона, по которому один
человек подвергается, а другой не подвергается этим случайностям, нет и не может быть никакого, что подобных случайностей бесчисленное количество и что потому, что бы я ни делал, моя жизнь всякую секунду подвержена всем бесчисленным случайностям самого ужасного страдания.
Сказать, что это происходит оттого, что наслаждений в этой жизни больше, чем страданий, нельзя, потому что, во-первых, не только простое рассуждение, но философское исследование жизни явно
показывают, что вся земная жизнь есть ряд страданий, далеко не выкупаемых наслаждениями; во-вторых, мы все знаем и по себе и по другим, что
люди в таких положениях, которые не представляют ничего иного, как ряд усиливающихся страданий без возможности облегчения до самой смерти, всё-таки не убивают себя и держатся жизни.
Вопросы: зачем? и за что?, возникающие в душе
человека при испытывании или воображении страдания,
показывают только то, что
человек не познал той деятельности, которая должна быть вызвана в нем страданием, и которая освобождает страдание от его мучительности. И действительно, для
человека, признающего свою жизнь в животном существовании, не может быть этой, освобождающей страдание деятельности, и тем меньше, чем уже он понимает свою жизнь.
Прежде говорили: не рассуждай, а верь тому долгу, что мы предписываем. Разум обманет тебя. Вера только откроет тебе истинное благо жизни. И
человек старался верить и верил, но сношения с
людьми показали ему, что другие
люди верят в совершенно другое и утверждают, что это другое дает большее благо
человеку. Стало неизбежно решить вопрос о том, какая — из многих — вера вернее; а решать это может только разум.
Общение
людей показало им ту, общую им всем, основу познания, и
люди уже не могут вернуться к прежним заблуждениям — и наступает время и наступило уже, когда мертвые услышат глас Сына Божия и, услышав, оживут.
Неточные совпадения
А вы — стоять на крыльце, и ни с места! И никого не впускать в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть одного из них впустите, то… Только увидите, что идет кто-нибудь с просьбою, а хоть и не с просьбою, да похож на такого
человека, что хочет подать на меня просьбу, взашей так прямо и толкайте! так его! хорошенько! (
Показывает ногою.)Слышите? Чш… чш… (Уходит на цыпочках вслед за квартальными.)
Хлестаков, молодой
человек лет двадцати трех, тоненький, худенький; несколько приглуповат и, как говорят, без царя в голове, — один из тех
людей, которых в канцеляриях называют пустейшими. Говорит и действует без всякого соображения. Он не в состоянии остановить постоянного внимания на какой-нибудь мысли. Речь его отрывиста, и слова вылетают из уст его совершенно неожиданно. Чем более исполняющий эту роль
покажет чистосердечия и простоты, тем более он выиграет. Одет по моде.
Лука Лукич. Не приведи бог служить по ученой части! Всего боишься: всякий мешается, всякому хочется
показать, что он тоже умный
человек.
Люди только по нужде оставляли дома свои и, на мгновение
показавши испуганные и изнуренные лица, тотчас же хоронились.
Очевидно, фельетонист понял всю книгу так, как невозможно было понять ее. Но он так ловко подобрал выписки, что для тех, которые не читали книги (а очевидно, почти никто не читал ее), совершенно было ясно, что вся книга была не что иное, как набор высокопарных слов, да еще некстати употребленных (что
показывали вопросительные знаки), и что автор книги был
человек совершенно невежественный. И всё это было так остроумно, что Сергей Иванович и сам бы не отказался от такого остроумия; но это-то и было ужасно.