Неточные совпадения
Родится
человек, собака, лошадь, у каждого свое особенное
тело, и вот живет это особенное его
тело, а потом умрет;
тело разложится, пойдет в другие существа, а того прежнего существа не будет.
Была жизнь и кончилась жизнь; бьется сердце, дышат легкие,
тело не разлагается, значит жив
человек, собака, лошадь; перестало биться сердце, кончилось дыхание, стало разлагаться
тело — значит умер, и нет жизни.
Разум для
человека тот закон, по которому совершается его жизнь, — такой же закон, как и тот закон для животного, по которому оно питается и плодится, — как и тот закон для растения, по которому растет, цветет трава, дерево, — как и тот закон для небесного
тела, по которому движутся земля и светила.
Еще далее от себя, за животными и растениями, в пространстве и времени,
человек видит неживые
тела и уже мало или совсем не различающиеся формы вещества. Вещество он понимает уже меньше всего. Познание форм вещества для него уже совсем безразлично, и он не только не знает его, но он только воображает себе его, — тем более, что вещество уже представляется ему в пространстве и времени бесконечным.
Всё, что знает
человек о внешнем мире, он знает только потому, что знает себя и в себе находит три различные отношения к миру: одно отношение своего разумного сознания, другое отношение своего животного и третье отношение вещества, входящего в
тело его животного. Он знает в себе эти три различные отношения и потому всё, что он видит в мире, располагается перед ним всегда в перспективе трех отдельных друг от друга планов: 1) разумные существа; 2) животныя и растения и 3) неживое вещество.
Жизнь свою истинную
человек делает сам, сам проживает ее; но в тех двух видах существования, связанных с его жизнью, —
человек не может принимать участия.
Тело и вещество, его составляющее, существуют сами собой.
Животное может жить только для своего
тела — ничто не мешает ему жить так; оно удовлетворяет своей личности и бессознательно служит своему роду и не знает того, что оно есть личность; но разумный
человек не может жить только для своего
тела. Он не может жить так потому, что он знает, что он личность, а потому знает, что и другие существа — такие же личности, как и он, знает всё то, что должно происходить от отношений этих личностей.
Допустив это,
человек не может не видеть, что
люди, поедавшие друг друга, перестают поедать; убивавшие пленных и своих детей, перестают их убивать; что военные, гордившиеся убийством, перестают этим гордиться; учреждавшие рабство, уничтожают его; что
люди, убивавшие животных, начинают приручать их и меньше убивать; начинают питаться, вместо
тела животных, их яйцами и молоком; начинают и в мире растений уменьшать их уничтожение.
Происходит это от того, что
человек простой, так называемый необразованный, всю жизнь свою работавший
телом, не извратил свой разум и удержал его во всей чистоте и силе.
То, что называют потребностями, т. е. условия животного существования
человека, можно сравнить с бесчисленными способными раздуваться, шариками, из которых бы было составлено какое-нибудь
тело.
Только когда
человек отдает другому не только свое время, свои силы, но когда он тратит свое
тело для любимого предмета, отдает ему свою жизнь — только это мы признаем все любовью и только в такой любви мы все находим благо, награду любви.
Ведь есть только два строго логические взгляда на жизнь: один ложный — тот, при котором жизнь понимается, как те видимые явления, которые происходят в моем
теле от рождения и до смерти, а другой истинный — тот, при котором жизнь понимается как то невидимое сознание ее, которое я ношу в себе. Один взгляд ложный, другой истинный, но оба логичны, и
люди могут иметь тот или другой, но ни при том, ни при другом невозможен страх смерти.
Страх смерти всегда происходит в
людях оттого, что они страшатся потерять при плотской смерти свое особенное я, которое — они чувствуют — составляет их жизнь. Я умру,
тело разложится, и уничтожится мое я. Я же это мое есть то, что жило в моем
теле столько-то лет.
Заключение это самое обычное, и редко кому приходит в голову усомниться в нем, а между тем заключение это совершенно произвольно.
Люди, и те, которые считают себя матерьялистами, и те, которые считают себя спиритуалистами, так привыкли к представлению о том, что их я есть то их сознание своего
тела, которое жило столько-то лет, что им и не приходит в голову проверить справедливость такого утверждения.
Сознания, одного сознания самого себя, как мы обыкновенно представляем себе, нет в
человеке, так же как нет одного
тела.
Нет в
человеке ни одного и того же
тела, ни одного того, что отделяет это
тело от всего другого, — нет сознания постоянно одного, во всю жизнь одного
человека, а есть только ряд последовательных сознаний, чем-то связанных между собой, — и
человек всё-таки чувствует себя собою.
Но ведь к изменению своего
тела и замене одних временных сознаний другими
человеку пора бы привыкнуть.
Человек не боится перемен в своем
теле и не только не ужасается, но очень часто только и желает ускорения этих перемен, желает вырости, возмужать, вылечиться.
Ведь ничего нет похожего ни в
теле, ни в сознании, и
человек не ужасался тех перемен, которые привели его к теперешнему состоянию, а только приветствовал их.
Человеку, понимающему свою жизнь, как известное особенное отношение к миру, с которым он вступил в существование и которое росло в его жизни увеличением любви, верить в свое уничтожение всё равно, что
человеку, знающему внешние видимые законы мира, верить в то, что его нашла мать под капустным листом и что
тело его вдруг куда-то улетит, так что ничего не останется.
Боязнь потери того, что одно есть, происходит только от того, что жизнь представляется
человеку нетолько в одном известном ему, но невидимом, особенном отношении его разумного сознания к миру, но и в двух неизвестных ему, но видимых ему отношениях: его животного сознания и
тела к миру.
Всё существующее представляется
человеку: 1) отношением его разумного сознания к миру, 2) отношением его животного сознания к миру и 3) отношением его
тела к миру.
Если бы боги сотворили
людей без ощущения боли, очень скоро
люди бы стали просить о ней; женщины без родовых болей рожали бы детей в таких условиях, при которых редкие бы оставались живыми, дети и молодежь перепортили бы себе все
тела, а взрослые
люди никогда не знали бы ни заблуждений других, прежде живших и теперь живущих
людей, ни, главное, своих заблуждений, — не знали бы что им надо делать в этой жизни, не имели бы разумной цели деятельности, никогда не могли бы примириться с мыслью о предстоящей плотской смерти и не имели бы любви.
Сотни свежих окровавленных
тел людей, за 2 часа тому назад полных разнообразных, высоких и мелких надежд и желаний, с окоченелыми членами, лежали на росистой цветущей долине, отделяющей бастион от траншеи, и на ровном полу часовни Мертвых в Севастополе; сотни людей с проклятиями и молитвами на пересохших устах — ползали, ворочались и стонали, — одни между трупами на цветущей долине, другие на носилках, на койках и на окровавленном полу перевязочного пункта; а всё так же, как и в прежние дни, загорелась зарница над Сапун-горою, побледнели мерцающие звезды, потянул белый туман с шумящего темного моря, зажглась алая заря на востоке, разбежались багровые длинные тучки по светло-лазурному горизонту, и всё так же, как и в прежние дни, обещая радость, любовь и счастье всему ожившему миру, выплыло могучее, прекрасное светило.
Неточные совпадения
Городничий (вытянувшись и дрожа всем
телом).Помилуйте, не погубите! Жена, дети маленькие… не сделайте несчастным
человека.
Мычит корова глупая, // Пищат галчата малые. // Кричат ребята буйные, // А эхо вторит всем. // Ему одна заботушка — // Честных
людей поддразнивать, // Пугать ребят и баб! // Никто его не видывал, // А слышать всякий слыхивал, // Без
тела — а живет оно, // Без языка — кричит!
Все удивительные заключения их о расстояниях, весе, движениях и возмущениях небесных
тел основаны только на видимом движении светил вокруг неподвижной земли, на том самом движении, которое теперь передо мной и которое было таким для миллионов
людей в продолжение веков и было и будет всегда одинаково и всегда может быть поверено.
Жеребец, с усилием тыкаясь ногами, укоротил быстрый ход своего большого
тела, и кавалергардский офицер, как
человек, проснувшийся от тяжелого сна, оглянулся кругом и с трудом улыбнулся. Толпа своих и чужих окружила его.
— Было, — сказала она дрожащим голосом. — Но, Костя, ты не видишь разве, что не я виновата? Я с утра хотела такой тон взять, но эти
люди… Зачем он приехал? Как мы счастливы были! — говорила она, задыхаясь от рыданий, которые поднимали всё ее пополневшее
тело.