Неточные совпадения
— Василий, — говорю я, когда
замечаю, что он начинает удить рыбу на козлах, — пусти меня на козлы, голубчик. — Василий соглашается. Мы переменяемся местами: он тотчас же начинает храпеть и разваливается так, что в бричке уже
не остается больше ни для кого места; а передо мной открывается с высоты, которую я занимаю, самая приятная картина: наши четыре лошади, Неручинская, Дьячок, Левая коренная и Аптекарь, все изученные мною до малейших подробностей и оттенков свойств каждой.
Карл Иваныч, которого бабушка называла дядькой и который вдруг, бог знает зачем, вздумал заменить свою почтенную, знакомую мне лысину рыжим париком с нитяным пробором почти посередине головы, показался мне так странен и смешон, что я удивлялся, как мог я прежде
не замечать этого.
Кто
не замечал тех таинственных бессловесных отношений, проявляющихся в незаметной улыбке, движении или взгляде между людьми, живущими постоянно вместе: братьями, друзьями, мужем и женой, господином и слугой, в особенности когда люди эти
не во всем откровенны между собой. Сколько недосказанных желаний, мыслей и страха — быть понятым — выражается в одном случайном взгляде, когда робко и нерешительно встречаются ваши глаза!
— Сделай милость, никогда
не смей прикасаться к моим вещам, — сказал он, составляя куски разбитого флакончика и с сокрушением глядя на них.
Заметив, что Карл Иваныч находился в том чувствительном расположении духа, в котором он,
не обращая внимания на слушателей, высказывал для самого себя свои задушевные мысли, я, молча и
не спуская глаз с его доброго лица, сел на кровать.
«Да, я видел его», — я сказал и
не смел поднять глаза на нее; сердце у меня пригнуть хотело.
Было уже без пяти минут три, когда я вернулся в класс. Учитель, как будто
не замечая ни моего отсутствия, ни моего присутствия, объяснял Володе следующий урок. Когда он, окончив свои толкования, начал складывать тетради и Володя вышел в другую комнату, чтобы принести билетик, мне пришла отрадная мысль, что все кончено и про меня забудут.
Мне нечего было терять, я прокашлялся и начал врать все, что только мне приходило в голову. Учитель молчал,
сметая со стола пыль перышком, которое он у меня отнял, пристально смотрел мимо моего уха и приговаривал: «Хорошо-с, очень хорошо-с». Я чувствовал, что ничего
не знаю, выражаюсь совсем
не так, как следует, и мне страшно больно было видеть, что учитель
не останавливает и
не поправляет меня.
-Jérôme,
заметив, должно быть, мои проделки, подошел ко мне и, нахмурив брови (чего я терпеть
не мог), сказал, что я, кажется,
не к добру развеселился и что ежели я
не буду скромнее, то, несмотря на праздник, он заставит меня раскаяться.
После игры я
заметил, что изменница, которую я презирал, но с которой, однако,
не мог спустить глаз, вместе с Сережей и Катенькой отошли в угол и о чем-то таинственно разговаривали.
Я хотел было почистить рукава курточки, запачкавшиеся
мелом, прежде чем выйти из комнаты, но St.-Jérôme сказал мне, что это совершенно бесполезно, как будто я находился уже в таком жалком нравственном положении, что о наружном своем виде
не стоило и заботиться.
— Коко! — сказала бабушка, должно быть,
заметив внутренние страдания, которые я испытывал. — Коко, — сказала она уже
не столько повелительным, сколько нежным голосом, — ты ли это?
Само собою разумеется, что бабушка объяснила ему свое мнение насчет телесного наказания, и он
не смел бить нас; но, несмотря на это, он часто угрожал, в особенности мне, розгами и выговаривал слово fouetter [сечь (фр.).] (как-то fouatter) так отвратительно и с такой интонацией, как будто высечь меня доставило бы ему величайшее удовольствие.
Слабый ум мой
не мог проникнуть непроницаемого, а в непосильном труде терял одно за другим убеждения, которые для счастья моей жизни я никогда бы
не должен был
сметь затрагивать.
Несмотря на то, что, садясь в сани, я
замечаю, что перед бабушкиными окнами улица устлана соломой и что какие-то люди в синих чуйках стоят около наших ворот, я никак
не могу понять, для чего нас посылают кататься в такой неурочный час.
Бабушки уже нет, но еще в нашем доме живут воспоминания и различные толки о ней. Толки эти преимущественно относятся до завещания, которое она сделала перед кончиной и которого никто
не знает, исключая ее душеприказчика, князя Ивана Иваныча. Между бабушкиными людьми я
замечаю некоторое волнение, часто слышу толки о том, кто кому достанется, и, признаюсь, невольно и с радостью думаю о том, что мы получаем наследство.
— Так, — сказал я и,
замечая, что разговор
не клеится, взял книгу и начал читать.
С той поры между мной и Дмитрием Нехлюдовым установились довольно странные, но чрезвычайно приятные отношения. При посторонних он
не обращал на меня почти никакого внимания; но как только случалось нам быть одним, мы усаживались в уютный уголок и начинали рассуждать, забывая все и
не замечая, как летит время.
— И какие гадкие мысли! такие подлые мысли, что ежели бы мы знали, что должны признаваться в них, они никогда
не смели бы заходить к нам в голову.
Неточные совпадения
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда
метнул! какого туману напустил! разбери кто хочет!
Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать
не куды пошло! Что будет, то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в чем другом, то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Городничий. Вам тоже посоветовал бы, Аммос Федорович, обратить внимание на присутственные места. У вас там в передней, куда обыкновенно являются просители, сторожа завели домашних гусей с маленькими гусенками, которые так и шныряют под ногами. Оно, конечно, домашним хозяйством заводиться всякому похвально, и почему ж сторожу и
не завесть его? только, знаете, в таком месте неприлично… Я и прежде хотел вам это
заметить, но все как-то позабывал.
Аммос Федорович. Помилуйте, как можно! и без того это такая честь… Конечно, слабыми моими силами, рвением и усердием к начальству… постараюсь заслужить… (Приподымается со стула, вытянувшись и руки по швам.)
Не смею более беспокоить своим присутствием.
Не будет ли какого приказанья?
Городничий.
Не смею верить, недостоин такой чести.
Анна Андреевна. Помилуйте, я никак
не смею принять на свой счет… Я думаю, вам после столицы вояжировка показалась очень неприятною.