Неточные совпадения
Редко провел
я несколько дней — не
скажу весело:
мне еще как-то совестно было предаваться веселью, — но так приятно, хорошо, как четыре дня нашего путешествия.
— А вот скоро мы и приедем в Москву, —
сказал я, — как ты думаешь, какая она?
— Да вот жалко, что вас не было; гостей было пропасть, человек тысяча, музыка, генералы, и
я танцевал… Катенька! —
сказал я вдруг, останавливаясь в середине своего описания, — ты не слушаешь?
— Нет, ты очень переменилась с тех пор, как мы приехали из Москвы.
Скажи по правде, — прибавил
я с решительным видом, поворачиваясь к ней, — отчего ты стала какая-то странная?
— Неужели точно ты уедешь от нас? —
сказал я, — как же это мы будем жить врозь?
— Кто тебя просил трогать мои вещи? —
сказал вошедший в комнату Володя, заметив расстройство, произведенное
мною в симметрии разнообразных украшений его столика. — А где флакончик? непременно ты…
— Не намерен с тобой браниться, —
сказал Володя, слегка отталкивая
меня, — убирайся.
— Николенька! —
сказал он
мне самым простым, нисколько не патетическим голосом, — полно сердиться. Извини
меня, ежели
я тебя обидел.
— Прости… ме…ня, Вол…дя! —
сказал я, пожимая его руку.
Чтобы не ошибиться,
скажу только, что она была необыкновенно бела, роскошно развита и была женщина; а
мне было четырнадцать лет.
Гаша подошла к шифоньерке, выдвинула ящик и так сильно хлопнула им, что стекла задрожали в комнате. Бабушка грозно оглянулась на всех нас и продолжала пристально следить за всеми движениями горничной. Когда она подала ей, как
мне показалось, тот же самый платок, бабушка
сказала...
— Ежели вы не хотите
мне служить, моя милая, вы бы так и
сказали:
я бы давно вас отпустила.
— Видите, мой милый, —
сказала бабушка, обращаясь к папа, когда Гаша, продолжая ворчать, вышла из комнаты, — как со
мной говорят в моем доме?
— Позвольте, maman,
я сам натру вам табак, —
сказал папа, приведенный, по-видимому, в большое затруднение этим неожиданным обращением.
—
Я его отпустил в гости, —
сказал папа.
—
Я давно уже думал об этом, — поспешил
сказать па-па, — и хотел посоветоваться с вами, maman: не пригласить ли нам St.-Jérôme’а, который теперь по билетам дает им уроки?
—
Я завтра же поговорю с ним, —
сказал папа.
Я прилег на свою постель, но Карл Иваныч, прежде строго запрещавший делать это, ничего не
сказал мне, и мысль, что он больше не будет ни бранить, ни останавливать нас, что ему нет теперь до нас никакого дела, живо припомнила
мне предстоящую разлуку.
— Позвольте,
я помогу вам, Карл Иваныч, —
сказал я, подходя к нему.
Мне всегда платили злом за добро, которое
я делал людям, и моя награда не здесь, а оттуда, —
сказал он, указывая на небо.
— Вы не дитя, вы можете понимать.
Я вам
скажу свою историю и все, что
я перенес в этой жизни. Когда-нибудь вы вспомните старого друга, который вас очень любил, дети!..
„Бедный, бедный Карл! —
сказала она, — никто тебя не любит, но
я ни на кого тебя не променяю.
Когда
мне минуло четырнадцать лет и
я мог идти к причастию, моя маменька
сказала моему папеньке: „Карл стал большой мальчик, Густав; что мы будем с ним делать?“ И папенька
сказал: „
Я не знаю“.
Папенька и брат Johann приехали в город, и мы вместе пошли бросить Los, [жребий (нем.).] кому быть Soldat и кому не быть Soldat. Johann вытащил дурной нумеро — он должен быть Soldat,
я вытащил хороший нумеро —
я не должен быть Soldat. И папенька
сказал: «У
меня был один сын, и с тем
я должен расстаться! Ich hatte einen einzigen Sohn und von diesem muss ich mich trennen!»
— Вы честный человек, Карл Иваныч! —
сказал мне папенька и поцеловал
меня. — Du bist ein braver Bursche! — sagte mir mein Vater und küsste mich.
Сержант выпил рюмочку мадеры и
сказал: «Господин Мауер,
я очень люблю и жалею вас, но вы пленный, а
я Soldat!»
Я пожал его за руку и
сказал: «Господин сержант!» Ich drückte ihm die Hand und sagte: «Herr Sergeant!»
И сержант
сказал: «Вы бедный человек, и
я не возьму ваши деньги, но помогу вам. Когда
я пойду спать, купите ведро водки солдатам, и они будут спать.
Я не буду смотреть на вас».
Часовой ходил с ружьем auf und ab [взад и вперед (нем.).] и смотрел на
меня. «Qui vive» — sagte er auf einmal, [«Кто идет?» (фр.) —
сказал он вдруг (нем.).] и
я молчал. «Qui vive?» — sagte er zum zweiten Mal, [«Кто идет?» (фр.) —
сказал он второй раз (нем.).] и
я молчал. «Qui vive?» — sagte er zum dritten Mal, [«Кто идет?» (фр.) —
сказал он в третий раз (нем.).] и
я бегал.
Отчего у вас ничего нет с собой, борода ваша не брита и платье ваше в грязи?» —
сказал он
мне, когда
я сел с ним.
—
Скажите мне всю правду, —
сказал мне добрый человек, — кто вы и откуда идете? лицо ваше
мне понравилось, и ежели вы честный человек,
я помогу вам.
И
я все
сказал ему. Он
сказал: «Хорошо, молодой человек, поедемте на мою канатную фабрик.
Я дам вам работу, платье, деньги, и вы будете жить у
меня».
Мы приехали на канатную фабрику, и добрый человек
сказал своей жене: «Вот молодой человек, который сражался за свое отечество и бежал из плена; у него нет ни дома, ни платья, ни хлеба. Он будет жить у
меня. Дайте ему чистое белье и покормите его».
Я полтора года жил на канатной фабрике, и мой хозяин так полюбил
меня, что не хотел пустить. И
мне было хорошо.
Я был тогда красивый мужчина,
я был молодой, высокий рост, голубые глаза, римский нос… и Madam L… (
я не могу
сказать ее имени), жена моего хозяина, была молоденькая, хорошенькая дама. И она полюбила
меня.
И она
сказала: «Karlchen! сядьте подле
меня».
Я сел подле ней, и она
сказала: «Karlchen! поцелуйте
меня».
Я его поцеловал, и он
сказал: «Karlchen!
я так люблю вас, что не могу больше терпеть», — и он весь задрожал».
«Да, — начал он опять, поправляясь в кресле и запахивая свой халат, — много
я испытал и хорошего и дурного в своей жизни; но вот мой свидетель, —
сказал он, указывая на шитый по канве образок спасителя, висевший над его кроватью, — никто не может
сказать, чтоб Карл Иваныч был нечестный человек!
Между разговором папенька
сказал мне: «Вы, верно, знаете, молодой человек, где стоит теперь наше арме».
Моя жена всегда плачет об нем…»
Я курил свою трубочку и
сказал: «Как звали вашего сына и где он служил? может быть,
я знаю его…» — «Его звали Карл Мауер, и он служил в австрийских егерях», —
сказал мой папенька.
«Mutter! — sagte ich, — ich bin Ihr Sohn, ich bin Ihr Karl! und sie stürzte mir in die Arme, [«Маменька! —
сказал я, —
я ваш сын, ваш Карл!» — и она бросилась в мои объятия (нем.).] — повторил он, успокоившись немного и утирая крупные слезы, катившиеся по его щекам.
Я проснулся и
сказал: «Кто там?» — «Macht auf!» [«Отворите!» (нем.)]
«Пойдемте со
мной!» —
сказал шпион.
Она
сказала: «Карл Иваныч! отдаю вам своих детей, любите их, и
я никогда не оставлю вас,
я успокою вашу старость».
— И охота ему хо-о-о-о-дить, —
сказал я, тоже потягиваясь и потрясая над головой книгу Кайданова, которую держал в обеих руках.
За прошедший урок истории, которая всегда казалась
мне самым скучным, тяжелым предметом, Лебедев жаловался на
меня St.-Jérôme’у и в тетради баллов поставил
мне два, что считалось очень дурным. St.-Jérôme тогда еще
сказал мне, что ежели в следующий урок
я получу меньше трех, то буду строго наказан. Теперь-то предстоял этот следующий урок, и, признаюсь,
я сильно трусил.
— Ну-с, господа, —
сказал он, потирая одну о другую свои потные руки, — пройдемте-с сперва то, что было сказано в прошедший класс, а потом
я постараюсь познакомить вас с дальнейшими событиями средних веков.
«Вы здесь?» —
сказала она, грозно посмотрев на
меня, потом на дверь девичьей и потом опять на
меня.
— Нет, это уж ни на что не похоже! —
сказала Мими. — Что вы здесь делали? —
Я помолчал. — Нет, это так не останется, — повторила она, постукивая щиколками пальцев о перила лестницы, —
я все расскажу графине.
— Позвольте перышко, —
сказал мне учитель, протягивая руку. — Оно пригодится. Ну-с.
Я решительно замялся, не
сказал ни слова больше и чувствовал, что ежели этот злодей-учитель хоть год целый будет молчать и вопросительно смотреть на
меня,
я все-таки не в состоянии буду произнести более ни одного звука. Учитель минуты три смотрел на
меня, потом вдруг проявил в своем лице выражение глубокой печали и чувствительным голосом
сказал Володе, который в это время вошел в комнату...