Неточные совпадения
Христос научает
человека тому, что в нем есть то, что поднимает его выше этой жизни с ее суетой, страхами и похотями.
Человек, познавший учение Христа,
испытывает то, что
испытала бы птица, если бы она не знала того, что у нее есть крылья, и вдруг поняла бы, что она может летать, быть свободной и ничего не бояться.
И придет время, и скоро придет то самое время, про которое говорил Христос, что он томится в ожидании его, — придет то время, когда
люди будут гордиться не тем, что они завладели силою
людьми и их трудами, и радоваться не тому, что они внушают страх и зависть
людям, а гордиться тем, что они любят всех, и радоваться тому, что, несмотря на все огорчения, причиняемые им
людьми, они
испытывают это чувство, освобождающее их от всего дурного.
От этого-то
люди, вступающие в брак, имеющий целью деторождение, всегда
испытывают чувство как будто некоторого успокоения, облегчения.
Дело не в том, что
люди дурно питаются, но в том, что они не
испытывают удовольствия от той работы, посредством которой они добывают хлеб, и потому они смотрят на богатство как на единственное средство удовольствия.
То особенное одно и то же чувство умиления, которое мы
испытываем при виде только что рожденного и только что умершего человеческого существа, к какому бы сословию он ни принадлежал, показывает нам наше врожденное сознание равенства всех
людей.
Чувства эти не любовь, потому что те
люди, которые
испытывают их, не признают всех
людей равными.
Но как только он понял, что то, чем он руководится, не есть нечто самобытное и священное, а что это только обман недобрых
людей, которые, под видом руководительства, для своих личных целей пользовались им, — так он не может тотчас же не
испытать к этим
людям отвращения.
Человек закричал бы от боли, если бы, не работая, почувствовал в мышцах ту боль, которую он, не замечая ее,
испытывает при работе. Точно так же и
человек, не работающий духовную работу над своим внутренним миром,
испытывает мучительную боль от тех невзгод, которые, не замечая их, переносит
человек, полагающий главное дело жизни в усилии для освобождения себя от грехов, соблазнов и суеверий, то есть в нравственном совершенствовании.
Всякий
человек рано или поздно, ясно или смутно
испытывает внутреннее противоречие: хочу жить для себя и хочу быть разумным, а жить для себя неразумно.
Человек не может знать последствий для других своей самоотверженной жизни. Но пусть
испытает такую жизнь хоть бы на время, и я уверен, что всякий честный
человек признает то благотворное влияние, какое имели на его душу и тело хотя бы те случайные минуты, когда он забывал себя и отрекался от своей телесной личности.
Многим кажется, что если исключить из жизни личность и любовь к ней, то ничего не останется. Им кажется, что без личности нет жизни. Но это только кажется
людям, которые не
испытывали радости самоотвержения. Откинь от жизни личность, отрекись от нее, и останется то, что составляет сущность жизни — любовь, дающее несомненное благо.
Стоит только немного подумать, и мы всегда найдем за собою какую-нибудь вину перед человеческим родом (пусть это будет хотя бы только та вина, что, благодаря гражданскому неравенству
людей, мы пользуемся известными преимуществами, ради которых другие должны
испытывать еще больше лишений), — и это помешает нам посредством себялюбивых представлений о своих заслугах считать себя выше других
людей.
Радость совершенная, по словам Франциска Ассизского, в том, чтобы перенесть незаслуженный укор, потерпеть даже телесное страдание и не
испытать враждебности к причине укора и страдания. Радость эта совершенная потому, что никакие обиды, оскорбления, нападки
людей не могут нарушить ее.
Тот, кто молод и мало
испытал, не знает того, что узнают старые
люди опытом, — не знает того, что всё, что нам неприятно, тяжело, что все, что называется горем, всё это настоящее добро, что все это только испытание, проверка того, насколько мы тверды в том, что знаем и исповедуем. А если мы нетверды, то эти испытания нужны нам для того, чтобы сделать нас твердыми.
Только
испытав страдания, узнал я близко сродство человеческих душ между собою. Стоит только хорошенько выстрадаться самому, как уже все страдающие становятся тебе понятны. Этого мало, — самый ум проясняется: дотоле скрытые положения и поприща
людей становятся тебе известны, и делается видно, что кому потребно. Велик бог, нас умудряющий. И чем же умудряющий? Тем самым горем, от которого мы бежим и хотим скрыться. Страданиями и горем определено нам добывать крупицы мудрости, не приобретаемой в книгах.
Часто поверхностный
человек, задумываясь над несчастиями, которые так сильно угнетают человеческий род, теряет надежду на возможность улучшения жизни и
испытывает недовольство провидением, управляющим мировым порядком.
Человек, умирая, знает, что с ним ничего не случится особенного, что с ним будет то, что было с миллионами существ, что он только переменит способ путешествия, но он не может не
испытывать волнения, подъезжая к тому месту, где произойдет эта перемена.
Мы боимся смерти только потому, что считаем собою то орудие, которым мы призваны работать, — свое тело. А стоит привыкнуть считать собою то, что работает орудием, — дух, и не может быть страха.
Человек, считающий свое тело только данным ему для работы орудием,
испытает в минуту смерти только сознание неловкости, которое
испытал бы работник, когда у него отнято прежнее орудие, которым он привык работать, а новое не дано еще.
Говорят: «Любить
людей неприятных нам — зачем?» А затем, что в этом радость.
Испытай это, и ты узнаешь, правда ли это.
Неточные совпадения
Предместник его, капитан Негодяев, хотя и не обладал так называемым"сущим"злонравием, но считал себя
человеком убеждения (летописец везде вместо слова"убеждения"ставит слово"норов") и в этом качестве постоянно
испытывал, достаточно ли глуповцы тверды в бедствиях.
Увидев Алексея Александровича с его петербургски-свежим лицом и строго самоуверенною фигурой, в круглой шляпе, с немного-выдающеюся спиной, он поверил в него и
испытал неприятное чувство, подобное тому, какое
испытал бы
человек, мучимый жаждою и добравшийся до источника и находящий в этом источнике собаку, овцу или свинью, которая и выпила и взмутила воду.
На каждом шагу он
испытывал то, что
испытывал бы
человек, любовавшийся плавным, счастливым ходом лодочки по озеру, после того как он бы сам сел в эту лодочку.
Вронский, несмотря на свою легкомысленную с виду светскую жизнь, был
человек, ненавидевший беспорядок. Еще смолоду, бывши в корпусе, он
испытал унижение отказа, когда он, запутавшись, попросил взаймы денег, и с тех пор он ни разу не ставил себя в такое положение.
Та привязанность, которую он
испытывал к Анне, исключила в его душе последние потребности сердечных отношений к
людям.