Человек закричал бы от боли, если бы, не работая, почувствовал в мышцах ту боль, которую он, не замечая ее, испытывает при работе. Точно так же и человек, не работающий духовную работу над своим внутренним миром, испытывает мучительную боль от тех невзгод, которые, не замечая их, переносит человек, полагающий главное дело жизни в усилии для освобождения себя от грехов, соблазнов и суеверий, то есть в нравственном совершенствовании.
Неточные совпадения
Тогда хозяин опять призвал работника и сказал: «То ты через
людей хотел угодить мне, то ты моим же добром дарил меня, теперь вздумал еще чуднее: вздумал
кричать и петь обо мне, что я всемогущий, милостивый и всё другое.
Голос страстей может быть громче голоса совести, но голос страстей совсем другой, чем тот спокойный и упорный голос, которым говорит совесть. И как ни громко
кричат страсти, они все-таки робеют перед тихим, спокойным и упорным голосом совести. Голосом этим говорит вечное, божественное, живущее в
человеке.
Пока
человек поет,
кричит, при всех говорит: «О, господи, господи!», знай, что он не нашел господа. Тот, кто нашел его, молчит.
Несмышленый ребенок плачет и
кричит, пока ему не дадут того, что нужно его телу. Но как только ему дали то, что нужно его телу, он успокаивается и ничего больше не просит. Но не то со взрослыми
людьми, когда они полагают свою жизнь не в духе, а в теле. Такие
люди никогда не успокаиваются, им всегда еще чего-нибудь нужно.
Закачивают ребенка не затем, чтобы избавить его от того, что заставляет его
кричать, а затем, чтобы он не мог
кричать. То же мы делаем с своей совестью, когда заглушаем ее для того, чтобы угодить
людям. Мы не успокаиваем совесть, но добиваемся того, что нам и нужно было: не слышим ее.
Было большое собрание
людей, больше тысячи, в большом театре. В середине представления один глупый
человек вздумал пошутить и
крикнул одно слово: «пожар!» Народ бросился к дверям. Все столпились, давили друг друга, и, когда опомнились, было раздавлено насмерть 20
человек и больше 50 поранено.
Затем, при помощи прочитанной еще в отрочестве по настоянию отца «Истории крестьянских войн в Германии» и «Политических движений русского народа», воображение создало мрачную картину: лунной ночью, по извилистым дорогам, среди полей, катятся от деревни к деревне густые, темные толпы, окружают усадьбы помещиков, трутся о них; вспыхивают огромные костры огня, а
люди кричат, свистят, воют, черной массой катятся дальше, все возрастая, как бы поднимаясь из земли; впереди их мчатся табуны испуганных лошадей, сзади умножаются холмы огня, над ними — тучи дыма, неба — не видно, а земля — пустеет, верхний слой ее как бы скатывается ковром, образуя все новые, живые, черные валы.
— Это амба, — ответил он мне шепотом. — Его шибко хитрый. Его постоянно так изюбра обмани. Изюбр теперь понимай нету, какой
люди кричи, амба скоро матка поймай есть.
Люди закричали вокруг Ромашова преувеличенно громко, точно надрываясь от собственного крика. Генерал уверенно и небрежно сидел на лошади, а она, с налившимися кровью добрыми глазами, красиво выгнув шею, сочно похрустывая железом мундштука во рту и роняя с морды легкую белую пену, шла частым, танцующим, гибким шагом. «У него виски седые, а усы черные, должно быть нафабренные», — мелькнула у Ромашова быстрая мысль.
Потом, когда он вырвал ногу и приподнялся, на него в темноте спиной наскочил какой-то человек и чуть опять не сбил с ног, другой
человек кричал: «коли его! что смотришь?» Кто-то взял ружье и воткнул штык во что-то мягкое.
Неточные совпадения
— //
Кричит разбитый на ноги // Дворовый
человек.
На все четыре стороны // Поклон, — и громким голосом //
Кричит: «Эй,
люди добрые!
Мычит корова глупая, // Пищат галчата малые. //
Кричат ребята буйные, // А эхо вторит всем. // Ему одна заботушка — // Честных
людей поддразнивать, // Пугать ребят и баб! // Никто его не видывал, // А слышать всякий слыхивал, // Без тела — а живет оно, // Без языка —
кричит!
Г-жа Простакова. Старинные
люди, мой отец! Не нынешний был век. Нас ничему не учили. Бывало, добры
люди приступят к батюшке, ублажают, ублажают, чтоб хоть братца отдать в школу. К статью ли, покойник-свет и руками и ногами, Царство ему Небесное! Бывало, изволит
закричать: прокляну ребенка, который что-нибудь переймет у басурманов, и не будь тот Скотинин, кто чему-нибудь учиться захочет.
Милон(отталкивая от Софьи Еремеевну, которая за нее было уцепилась,
кричит к
людям, имея в руке обнаженную шпагу). Не смей никто подойти ко мне!