Неточные совпадения
Если человек думает, что всё, что он видит вокруг себя, весь бесконечный
мир, точно таков, каким он его видит, то он очень ошибается. Всё телесное человек знает только потому, что у него такое, а
не иное зрение, слух, осязание.
Будь эти чувства другие, — и весь
мир был бы другой. Так что мы
не знаем и
не можем знать, каков тот телесный
мир, в котором мы живем. Одно, что мы верно и вполне знаем, это нашу душу.
Пока мы
не познали, что в нас, какая нам польза знать, что вне нас? Да и можно ли,
не познав себя, познать
мир?
Может ли тот, кто слеп дома,
быть зрячим в гостях?
Миру во все стороны нет конца и
не может быть: как бы ни
было что-нибудь далеко, за самым далеким
есть еще более далекое. То же и во времени: нет
миру ни начала, ни конца. За тем, что
было тысячи лет назад,
были еще тысячи и тысячи лет без конца. И потому ясно, что человеку никак нельзя понять, что такое вещественный
мир теперь и что такое он
был и что
будет.
И правда, что этого
не может быть. Как ни странно это, я чувствую, знаю, что
есть связь между мною и всеми людьми
мира, и живыми, и умершими.
Всё, что мы познаем, мы познаем или нашими пятью чувствами, то
есть тем, что видим, слышим, ощупываем вещи, или тем, что переносимся в другие существа, живем их жизнью. Если бы мы познавали вещи только пятью чувствами,
мир был бы нам совсем непонятен. То, что мы знаем о
мире, мы знаем только потому, что мы
можем посредством любви переноситься в другие существа и жить их жизнью. Люди телами своими разделены и
не могут понимать друг друга. Любовью же они все соединены, и в этом великое благо.
Всякий человек, думая о том, что он такое,
не может не видеть того, что он
не всё, а особенная, отдельная часть чего-то.И, поняв это, человек обыкновенно думает, что это что-то, от чего он отделен,
есть тот
мир вещественный, который он видит, та земля, на которой он живет и жили его предки, то небо, те звезды, то солнце, какие он видит.
Если человек поглубже подумает об этом и узнает, что думали об этом же мудрые люди
мира, он поймет, что вещественный
мир, который никогда
не начался и никогда
не кончится и которому нет и
не может быть предела во все стороны,
не есть что-либо действительное, а
есть только наша мечта, и что поэтому-то что-то, от чего мы чувствуем себя отделенными,
есть нечто,
не имеющее ни начала, ни конца ни по времени, ни по месту, а
есть нечто невещественное, духовное.
Если я живу мирской жизнью, я
могу обходиться без бога. Но стоит мне подумать о том, откуда я взялся, когда родился и куда денусь, когда умру, и я
не могу не признать, что
есть то, от чего я пришел, к чему я иду.
Не могу не признать, что я пришел в этот
мир от чего-то мне
не понятного и что иду я к такому же чему-то непонятному мне.
Удивительно, как я
мог не видеть прежде той простой истины, что за этим
миром и нашей жизнью в нем
есть кто-то, что-то, знающее, для чего существует этот
мир и для чего мы в нем, как в кипятке пузыри, вскакиваем, лопаемся и исчезаем.
Никто еще
не составил расчета тех тяжелых, напряженных миллионов рабочих дней и сотен,
может быть и тысяч жизней, которые тратятся в нашем
мире на приготовление увеселений. Оттого и невеселы увеселения в нашем
мире.
Христианин
не может не знать, что благо его связано с благом людей
не одного его народа, а с благом всех людей
мира; он знает, что единство его со всеми людьми
мира не может быть нарушено чертою границы и распоряжениями правительств о принадлежности его к такому или другому народу. Он знает, что все люди везде братья и потому все равны.
А как только наукой считается
не то, что нужно всем людям, а то, что определяют люди, взявшие на себя в известное время право определять, что такое наука, так наука
не может не быть ложной. Так это и сделалось в нашем
мире.
Все последствия наших поступков никогда
не могут быть доступны нам, потому что все последствия наших поступков бесконечны в бесконечном
мире и бесконечном времени.
Между разумом и страстями идет в человеке междоусобная война. Человек
мог бы иметь хоть какое-нибудь спокойствие, если бы в нем
был только разум без страстей или только страсти без разума. Но так как в нем и то и другое, то он
не может избежать борьбы,
не может быть в
мире с одним иначе, как воюя с другим. Он всегда борется сам в себе. И борьба эта необходима, в ней жизнь.
Уныние
есть такое состояние души, при котором человек
не видит смысла ни в своей, ни во всей жизни
мира. Избавление от него
есть только одно: вызвать в себе лучшие мысли свои или других людей, которые
были тобою сознаны и которые объясняли тебе смысл твоей жизни. Вызывание таких мыслей совершается повторением тех высших истин, которые знаешь и
можешь высказать сам себе — молитвой.
Учение Христа о том, что жизнь нельзя обеспечить, а надо всегда, всякую минуту
быть готовым умереть, дает больше блага, чем учение
мира о том, что надо обеспечить свою жизнь, — дает больше блага уже по одному тому, что неизбежность смерти и необеспеченность жизни остаются те же при учении
мира и при учении Христа, но самая жизнь, по учению Христа,
не поглощается уже вся без остатка праздным занятием мнимого обеспечения своей жизни, а становится свободна и
может быть отдана одной свойственной ей цели: совершенствованию своей души и увеличению любви к людям.
Нет в
мире ничего нежнее и уступчивее, чем вода, а между тем, нападая на жесткое и твердое, ничто
не может быть сильнее ее. Слабый побеждает сильного. Нежный побеждает жестокого. Смиренный побеждает гордого. Все в миро знают это, но никто
не хочет исполнять это.
Благо же это, главным образом, потому, что мы
можем беседовать с свидетелем внутри нас, который
есть бог, беседовать тогда, когда нас в
миру презирают,
не уважают и лишают любви.
Когда давит тяжелая работа и нужда, когда боль свербит, когда тревога сжимает сердце, то чувство у нас такое, что
не может быть ничего лучше жизни без труда, в покое, обеспеченности, достатке и
мире.
Мы здесь в положении пассажиров на каком-то большом корабле, у капитана которого
есть неизвестный нам список, где и когда кого высадить. Пока же нас
не высаживают, что же мы
можем делать другое, как только то, чтобы, исполняя закон, установленный на корабле, стараться в
мире, согласии и любви с товарищами провести определенное нам время.
Никто
не может похвалиться тем, что он знает то, что
есть бог и будущая жизнь. Я
не могу сказать, что знаю несомненно, что
есть бог и мое бессмертие, но я должен сказать, что я чувствую и то, что
есть бог, и то, что мое я бессмертно. Это значит, что вера моя в бога и другой
мир так связаны с моей природой, что вера эта
не может быть отделена от меня.
Мы наверное знаем, что тело оставляется тем, что живило его, и перестает
быть отделенным от вещественного
мира, соединяется с ним, когда в последние, предсмертные минуты духовное начало оставляет тело. О том же, переходит ли духовное начало, дававшее жизнь телу, в другую, опять ограниченную, форму жизни или соединяется с тем безвременным, внепространственным началом, которое давало ему жизнь, мы ничего
не знаем и
не можем знать.
Этот
мир не шутка,
не юдоль испытания и перехода в
мир лучший, вечный, а этот
мир, тот, в котором мы сейчас живем, это один из вечных
миров, который прекрасен, радостен и который мы
не только
можем, но должны нашими усилиями сделать прекраснее и радостнее для живущих с нами и для всех, которые после нас
будут жить в нем.
Не верь, что жизнь эта только переход в другой
мир и что хорошо нам
может быть только там. Это неправда. Нам должно
быть хорошо здесь, в этом
мире. И для того, чтобы нам
было хорошо здесь, в этом
мире, нам нужно только жить так, как хочет тот, кто послал нас в него. И
не говори, что для того, чтобы тебе хорошо
было жить, надо, чтобы все хорошо жили, жили по-божьи. Это неправда. Живи сам по-божьи, сам делай усилие, и самому тебе наверное
будет хорошо и другим также от этого
будет наверное
не хуже, но лучше.