Неточные совпадения
21) И усилия эти всегда во власти
человека, во-первых, потому, что совершаются они только в настоящее мгновение, т. е. в той безвременной точке, в которой прошедшее соприкасается с будущим и в которой
человек всегда свободен...
И подумал
человек про
первого хозяина: «Уж очень много обещает. Если бы дело по правде было, незачем обещать так много. Польстишься на роскошную жизнь, как бы хуже не было. А хозяин, должно, сердитый, потому что строго наказывает тех, кто не по нем делает. Пойду лучше ко второму, — тог хоть ничего не обещает, да, говорят, добрый, да и живет заодно с рабочими».
Надо уважать всякого
человека, какой бы он ни был жалкий и смешной. Надо помнить, что во всяком
человеке живет тот же дух, какой и в нас. Даже тогда, когда
человек отвратителен и душой и телом, надо думать так: «Да, на свете должны быть и такие уроды, и надо терпеть их». Если же мы показываем таким
людям наше отвращение, то, во-первых, мы несправедливы, а во-вторых, вызываем таких
людей на войну не на живот, а на смерть.
По учению буддистов, есть пять главных заповедей.
Первая: не убивай умышленно никакое живое существо. Вторая: не присваивай себе то, что другой
человек считает своей собственностью.
В
первое время жизни
человека растет в нем одно тело, и
человек считает собою только свое тело.
Кто согрешит в
первый раз, тот всегда чувствует свою виноватость; тот же, кто много раз повторяет тот же грех, — в особенности когда
люди вокруг него находятся в том же грехе, — тот впадает в соблазн и перестает чувствовать свой грех.
В наше время большая часть
людей думает, что благо жизни в служении телу. Это видно из того, что самое распространенное в наше время учение это — учение социалистов. По этому учению, жизнь с малыми потребностями есть жизнь скотская, и увеличение потребностей это
первый признак образованного
человека, признак сознания им своего человеческого достоинства.
Люди нашего времени так верят этому ложному учению, что только глумятся над теми мудрецами, которые в уменьшении потребностей видели благо
человека.
Богатые
люди так привыкли к греху служения телу, что не видят его и, полагая, что делают то, что должно для блага детей, с
первых лет приучают их к объедению, роскоши, праздности, то есть, развращая их, готовят для них тяжелые страдания.
Борьба с половой похотью — самая трудная борьба, и нет положения и возраста, кроме
первого детства и самой глубокой старости, когда
человек был бы свободен от нее. И потому взрослому и не старому еще
человеку, как мужчине, так и женщине, надо всегда быть настороже против врага, выжидающего только удобного случая нападения.
Во-первых, не думать, как теперь думают, что каждому
человеку, мужчине и женщине, нужно непременно вступить в брак, а, напротив, думать, что каждому
человеку — мужчине и женщине — лучше всего соблюсти чистоту для того, чтобы ничто не мешало отдать все свои силы на служение богу.
Какая страшная ошибка думать, что души
людей могут жить высокой духовной жизнью в то время, как тела их остаются в праздности и роскоши! Тело всегда
первый ученик души.
Если я знаю, что гнев лишает меня истинного блага, то я не могу уже сознательно враждовать с другими
людьми, не могу, как я делал это прежде, радоваться на свой гнев, гордиться им, разжигать, оправдывать его, признавать себя важным и умным, а других
людей ничтожными — потерянными и безумными, не могу уж теперь при
первом напоминании о том, что я поддаюсь гневу, не признавать себя одного виноватым и не искать примирения с теми, кто враждует со мной.
Самоуверенность сначала озадачивает
людей. И в
первое время
люди приписывают самоуверенному
человеку то самое значение, которое он сам себе приписывает. Но озадачение это проходит скоро. И
люди очень скоро разочаровываются и за испытанный ими обман отплачивают презрением.
От этого-то богатые
люди и преследовали
первых христиан, и от этого-то и сделалось то, что, когда стало ясно, что истину нельзя уже скрывать, богатые извратили христианское учение так, что учение это перестало быть истинным христианским, а сделалось служителем богатых.
И начинается, во-первых, праздная, а во-вторых, вредная, гордая (мы исправляем других
людей) и злая (можно убивать
людей, мешающих общему благу), развращающая деятельность.
Правители думают насилием заставить
людей жить доброй жизнью. А они
первые этим самым насилием показывают
людям пример дурной жизни.
Люди в грязи, и, вместо того чтобы самим выбраться из нее, учат
людей, как им не загрязниться.
Понятно, что насилие и убийство возмущают
человека, и он, по
первому влечению, естественно, против насилия и убийства употребляет насилие и убийство.
Но, во-первых, такой разбойник есть исключительный случай; многие
люди могут прожить сотни лет, никогда не встретив такого, на их глазах убивающего невинных, разбойника.
Мы видим
людей, и даже самих себя, совершающих самые жестокие дела, во-первых, не в одиночку, как этот воображаемый разбойник, а всегда в связи с другими
людьми, и не потому, что мы злодеи, как этот разбойник, а потому, что находимся под влиянием суеверия о законности насилия.
Когда ребенок бьет пол, о который он ударился, — это очень ненужно, но понятно, как понятно то, что
человек прыгает, когда он больно зашибся. Понятно также, что если
человека ударили, то он
первую минуту замахнется или ударит того, кто его ударил. Но делать зло
человеку обдуманно, потому что
человек сделал зло когда-то прежде, и уверять себя, что это так надо, значит совсем отказаться от разума.
Люди уже давно не верят в старые обычаи, законы, учреждения, а все-таки подчиняются им, потому что каждый думает, что большинство
людей осудит его, если он откажется повиноваться. А между тем большинство уже давно не верит, а только каждый боится быть
первым.
В
первое время своей жизни, в детстве,
человек живет больше для тела: есть, пить, играть, веселиться. Это
первая ступень. Что больше подрастает
человек, то всё больше и больше начинает заботиться о суждении
людей, среди которых живет, и ради этого суждения забывает о требованиях тела: об еде, питье, играх, увеселениях. Это вторая ступень. Третья ступень, и последняя, это та, когда
человек подчиняется больше всего требованиям души и для души пренебрегает и телесными удовольствиями и славой людской.
С того часа, как
первые члены соборов сказали: «Изволися нам и святому духу», то есть признали рассуждения собравшихся
людей важнее и святее разума и совести
человека, с того часа началась та ложь, которая погубила миллионы человеческих существ и продолжает до сей поры свое ужасное дело.
Только те, которые верят, что служение богу состоит в стремлении к лучшей жизни, отличаются от
первых — тем, что признают иную, неизмеримо высшую основу, соединяющую всех благомыслящих
людей в невидимую церковь, которая одна может быть всеобщею.
Наукой
люди называют либо ту самую важную на свете науку, по которой
человек узнает, как ему надо жить на свете, либо все то, что лестно знать
человеку и что может, или иногда и не может, пригодиться ему.
Первое знание — великое дело, второе — большей частью пустое занятие.
Есть два несомненных признака истинной науки:
первый, внутренний — тот, что служитель науки не для выгоды, а с самоотвержением исполняет свое призвание, и второй, внешний — тот, что произведение его понятно всем
людям.
Нет никакого нравственного закона, если я не могу исполнить его.
Люди говорят: мы рождены себялюбцами, скупыми, похотливыми, и не можем быть иными. Нет, мы можем.
Первое дело — сердцем почувствовать, кто мы такие и чем мы должны быть, а второе — делать усилия для того, чтобы приблизиться к тому, чем мы должны быть.
Если
человек разумен, то ему легко будет переносить всякие беды:
первое, потому что разум скажет ему, что всякие беды проходят и часто превращаются в доброе, а второе то, что для разумного
человека всякая беда на пользу.
Если бы какое-нибудь божество предложило нам,
людям, совершенно убрать из нашей жизни всякую горесть со всеми поводами к ней, то на
первый раз мы впали бы, наверное, в великое искушение принять предложение.
В этом
первая половина жизни
людей.
Человек в
первой половине своей жизни всё больше и больше любит предметы,
людей, то есть, выходя из своих пределов, переносит свое сознание в другие существа.
В положениях
людей есть соединение злого и доброго, но в стремлениях
людей нет такого смешения: стремление бывает или злое — в исполнении воли своего животного существа, или доброе — в исполнении воли бога. Отдайся
человек первому стремлению, и он не может не быть несчастен; отдайся второму, и для него не может быть несчастья, — всё благо.
Если
человек недоволен своим положением, он может изменить его двумя средствами: или улучшить условия своей жизни, или улучшить свое душевное состояние.
Первое не всегда, второе всегда в его власти.
Мне кажется, что
человек должен за
первое правило себе поставить — быть счастливым и довольным. Надо стыдиться, как дурного поступка, своего недовольства и знать, что если у меня или во мне что-нибудь не ладится, то мне не рассказывать надо об этом другим и не жаловаться, а поскорее постараться поправить то, что не ладится.