Зрячую, духовную часть человека называют совестью. Эта духовная часть человека, совесть, действует так же, как стрелка компаса. Стрелка компаса двигается с места только тогда, когда тот, кто несет ее, сходит с того пути, который она показывает. То же и с совестью: она молчит, пока человек делает то, что должно. Но стоит человеку сойти с настоящего пути, и совесть
показывает человеку, куда и насколько он сбился.
Неточные совпадения
Надо уважать всякого
человека, какой бы он ни был жалкий и смешной. Надо помнить, что во всяком
человеке живет тот же дух, какой и в нас. Даже тогда, когда
человек отвратителен и душой и телом, надо думать так: «Да, на свете должны быть и такие уроды, и надо терпеть их». Если же мы
показываем таким
людям наше отвращение, то, во-первых, мы несправедливы, а во-вторых, вызываем таких
людей на войну не на живот, а на смерть.
Для того, чтобы
люди могли жить хорошо, им нужнее всего их разум, и потому им надо бы дорожить больше всего своим разумом, а между тем
люди находят удовольствие именно в том, чтобы заглушать этот разум табаком, вином, водкой, опиумом. Отчего это? А оттого, что
люди хотят жить дурною жизнью, а разум, если он не заглушен,
показывает, что жизнь их дурная.
Ничто так явно не
показывает ложность той веры, которая исповедуется среди нас, как то, что
люди, считающие себя христианами, могут среди нуждающихся не только владеть богатством, но и гордиться им.
Надо постараться найти те ложные представления, которые обманули
человека, и
показать их ему так, чтобы он сам своим разумом решил, что он ошибался.
Если
человек гордится внешними отличиями, то он
показывает этим только то, что он не понимает того своего внутреннего достоинства, в сравнении с которым все внешние отличия то же, что свечи при свете солнца.
Уже один принятый богатыми
людьми обычай говорить одним
людям ты, другим вы, одним подавать, другим не подавать руку, одних звать в гостиную, других принимать в передней,
показывает, как далеки
люди от признания равенства
людей.
То особенное одно и то же чувство умиления, которое мы испытываем при виде только что рожденного и только что умершего человеческого существа, к какому бы сословию он ни принадлежал,
показывает нам наше врожденное сознание равенства всех
людей.
Учить
людей можно тем, чтобы открывать им истину и
показывать пример добра, а никак не тем, чтобы заставлять их силою делать то, что нам хочется.
Человек может научиться читать и писать, но грамота не научит его, нужно ли написать письмо другу или жалобу на того, кто обидел, или не нужно.
Человек может научиться музыке, но музыка не научит его, когда можно петь или играть и когда этого не надо делать. Так и во всех делах. Только разум
показывает нам то, что и когда надо делать и чего и когда не надо делать.
То, что
человек может отречься от своей телесной жизни, явно
показывает то, что в
человеке есть то, ради чего он отрекается.
Горький опыт
показывает нам то, что нельзя уже удерживать прежние условия жизни и что поэтому необходимо находить те новые условия, которые свойственны новому времени; но
люди, вместо того чтобы употреблять свой разум на изыскание и установление этих новых условий, употребляют свой разум на то, чтобы удержать жизнь в тех условиях, в которых она была сотни лет тому назад.
Нет несчастья хуже того, когда
человек начинает бояться истины, чтобы она не
показала ему, как он дурен.
Заблуждения и несогласия
людей в деле признания единой истины — не оттого, что разум у
людей не один или не может
показать им единую истину, а оттого, что они не верят в него.
Стародум. Слушай, друг мой! Великий государь есть государь премудрый. Его дело
показать людям прямое их благо. Слава премудрости его та, чтоб править людьми, потому что управляться с истуканами нет премудрости. Крестьянин, который плоше всех в деревне, выбирается обыкновенно пасти стадо, потому что немного надобно ума пасти скотину. Достойный престола государь стремится возвысить души своих подданных. Мы это видим своими глазами.
«Да, артист не должен пускать корней и привязываться безвозвратно, — мечтал он в забытьи, как в бреду. — Пусть он любит, страдает, платит все человеческие дани… но пусть никогда не упадет под бременем их, но расторгнет эти узы, встанет бодр, бесстрастен, силен и творит: и пустыню, и каменья, и наполнит их жизнью и
покажет людям — как они живут, любят, страдают, блаженствуют и умирают… Зачем художник послан в мир!..»
Петру Валерьянычу я, однако, не признался, что еще допреж сего, с лишком тридцать пять лет тому, это самое чудо видел, потому вижу от великого удовольствия
показывает человек, и стал я, напротив, дивиться и ужасаться.
Неточные совпадения
А вы — стоять на крыльце, и ни с места! И никого не впускать в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть одного из них впустите, то… Только увидите, что идет кто-нибудь с просьбою, а хоть и не с просьбою, да похож на такого
человека, что хочет подать на меня просьбу, взашей так прямо и толкайте! так его! хорошенько! (
Показывает ногою.)Слышите? Чш… чш… (Уходит на цыпочках вслед за квартальными.)
Хлестаков, молодой
человек лет двадцати трех, тоненький, худенький; несколько приглуповат и, как говорят, без царя в голове, — один из тех
людей, которых в канцеляриях называют пустейшими. Говорит и действует без всякого соображения. Он не в состоянии остановить постоянного внимания на какой-нибудь мысли. Речь его отрывиста, и слова вылетают из уст его совершенно неожиданно. Чем более исполняющий эту роль
покажет чистосердечия и простоты, тем более он выиграет. Одет по моде.
Лука Лукич. Не приведи бог служить по ученой части! Всего боишься: всякий мешается, всякому хочется
показать, что он тоже умный
человек.
Люди только по нужде оставляли дома свои и, на мгновение
показавши испуганные и изнуренные лица, тотчас же хоронились.
Очевидно, фельетонист понял всю книгу так, как невозможно было понять ее. Но он так ловко подобрал выписки, что для тех, которые не читали книги (а очевидно, почти никто не читал ее), совершенно было ясно, что вся книга была не что иное, как набор высокопарных слов, да еще некстати употребленных (что
показывали вопросительные знаки), и что автор книги был
человек совершенно невежественный. И всё это было так остроумно, что Сергей Иванович и сам бы не отказался от такого остроумия; но это-то и было ужасно.