19) Суеверие науки состоит в вере в то, что единое, истинное и необходимое для жизни всех
людей знание заключается только в тех случайно избранных из всей безграничной области знаний отрывках разных, большей частью ненужных знаний, которые в известное время обратили на себя внимание небольшого числа освободивших себя от необходимого для жизни труда людей и потому живущих безнравственной и неразумной жизнью.
Суеверие науки состоит в вере в то, что единое, истинное и необходимое для жизни всех
людей знание заключается только в тех, случайно собранных из всей безграничной области знания, знаниях, которые в известное время обратили на себя внимание небольшого числа людей, — тех людей, которые освободили себя от необходимого для жизни труда и потому живут безнравственной и неразумной жизнью.
Как египтянин на все положения, которые ему предлагались жрецами как истина, не смотрел так, как мы теперь смотрим на них, — как на верования, — а как на откровения высшего, доступного
человеку знания, то есть науку, точно так же и теперь наивные люди, не знающие науки, смотрят на всё то, что им выдается теперешними жрецами науки за несомненную истину, — верят в нее.
Неточные совпадения
Для того, чтобы
человеку жить хорошо, ему надо знать, что он должен и чего не должен делать. Для того, чтобы знать это, нужна вера. Вера — это
знание того, что такое
человек и для чего он живет на свете. И такая вера была и есть у всех разумных
людей.
Люди с такими средними способностями сосредоточивают все свои силы и всё свое уменье на одном-единственном отграниченном научном поле, где они и могут поэтому достигнуть возможно полного
знания, при условии совершенного невежества во всех других областях.
Когда
человек изучит все науки и узнает всё то, что
люди знали и знают, то он увидит, что эти
знания, все вместе взятые, так ничтожны, что по ним нет возможности действительно понять мир божий, и он убедится в том, что ученые
люди, в сущности, всё так же ничего не знают, как и простые неученые.
Люди, думающие, что главное дело в жизни в
знании, подобны тем бабочкам, которые летят на свечи: они сами погибают и затемняют свет.
Наукой
люди называют либо ту самую важную на свете науку, по которой
человек узнает, как ему надо жить на свете, либо все то, что лестно знать
человеку и что может, или иногда и не может, пригодиться ему. Первое
знание — великое дело, второе — большей частью пустое занятие.
Предметов наук бесчисленное количество, и без
знания того, в чем состоит назначение и благо всех
людей, нет возможности выбора в этом бесконечном количестве предметов, и потому без этого
знания все остальные
знания становятся, как они и сделались у нас, праздной и вредной забавой.
Натуральный ум может заменить почти всякую степень образования, но никакое образование не заменит натурального ума, хотя и имеет перед таким
человеком преимущество богатства
знания случаев и фактов (сведения исторические) и определение причинности (естественные науки) — всё в правильном, легком обозрении; но он от этого не обладает более правильным и глубоким взглядом на настоящую сущность всех этих событий, случаев и причинностей.
Никогда путь к доброму
знанию не пролегал по шелковистой мураве, усеянной цветами: всегда
человеку приходится взбираться по голым скалам.
Всё настоящее и нужное
людям добывается не вдруг, а всегда долгим и постоянным трудом. Так приобретаются и мастерства, и
знания, и так приобретается и самое нужное на свете — умение жить доброй жизнью.
В склонности верить в то, что нам выдается за истину, заключается и добро и зло. Именно эта склонность делает возможным поступательное движение общества, и именно она делает это поступательное движение столь медленным и мучительным: каждое поколение благодаря ей без усилия получает достающееся ему по наследству
знание, приобретенное тяжелым трудом прежде живших
людей, и каждое поколение благодаря ей оказывается порабощенным ошибками и заблуждениями своих предшественников.
В начале жизни
человек не знает этого и думает, что жизнь его в его теле. Но чем больше он живет, тем больше он узнает, что настоящая его жизнь — в духе, а не в теле. Вся жизнь
человека в том, чтобы всё больше и больше узнавать это.
Знание же дается нам легче и вернее всего страданиями тела. Так что именно страдания тела делают жизнь нашу такою, какою она должна быть: духовною.
Так, у касты ученых, у
людей знания в средних веках, даже до XVII столетия, окруженных грубыми и дикими понятиями, хранилось и святое наследие древнего мира, и воспоминание прошедших деяний, и мысль эпохи; они в тиши работали, боясь гонений, преследований, — и слава после озарила скрытый труд их.
— Объясняю, — резал Петрусь. — Знание ли предмета составило науку, или наука открыла в
человеке знание? Поясняю следующим предложением: человек постиг грамматику и составил ее: ergo, до того не было ее. Каким же образом он постигал ту науку, которой еще не было? Обращаюсь к первому предложению: знание ли от науки или наука от знания?
Неточные совпадения
Стародум. В одном. Отец мой непрестанно мне твердил одно и то же: имей сердце, имей душу, и будешь
человек во всякое время. На все прочее мода: на умы мода, на
знания мода, как на пряжки, на пуговицы.
Третий, артиллерист, напротив, очень понравился Катавасову. Это был скромный, тихий
человек, очевидно преклонявшийся пред
знанием отставного гвардейца и пред геройским самопожертвованием купца и сам о себе ничего не говоривший. Когда Катавасов спросил его, что его побудило ехать в Сербию, он скромно отвечал:
Место это, как и все такие места, требовало таких огромных
знаний и деятельности, которые трудно было соединить в одном
человеке.
Событие рождения сына (он был уверен, что будет сын), которое ему обещали, но в которое он всё-таки не мог верить, — так оно казалось необыкновенно, — представлялось ему с одной стороны столь огромным и потому невозможным счастьем, с другой стороны — столь таинственным событием, что это воображаемое
знание того, что будет, и вследствие того приготовление как к чему-то обыкновенному,
людьми же производимому, казалось ему возмутительно и унизительно.
Только тем, что в такую неправильную семью, как Аннина, не пошла бы хорошая, Дарья Александровна и объяснила себе то, что Анна, с своим
знанием людей, могла взять к своей девочке такую несимпатичную, нереспектабельную Англичанку.