Неточные совпадения
Ребенок еще не чует в себе душу, и потому с ним не бывает того, что бывает со взрослым
человеком, когда в нем в одно и то же время говорят два несогласных голоса. Один говорит: съешь сам, а другой:
отдай тому, кто просит. Один говорит: отплати, а другой говорит: прости. Один говорит: верь тому, что говорят, а другой говорит: сам подумай.
Во-первых, не думать, как теперь думают, что каждому
человеку, мужчине и женщине, нужно непременно вступить в брак, а, напротив, думать, что каждому
человеку — мужчине и женщине — лучше всего соблюсти чистоту для того, чтобы ничто не мешало
отдать все свои силы на служение богу.
Как
человеку, пойманному среди бела дня в грабеже, никак нельзя уверять всех, что он не знал того, что грабимый им
человек не желал
отдать ему свой кошелек, так и богатым
людям нашего мира, казалось бы, нельзя уже уверять себя и других, что они не знали того, что те
люди рабочего народа, которые вынуждены работать под землей, в воде, пекле по 10—14 часов в сутки и по ночам на разных фабриках и заводах, работают такую мучительную работу потому, что только при такой работе богатые
люди дают им возможность существования.
Люди — разумные существа и потому могут жить, руководясь разумом, и неизбежно должны заменить насилие свободным согласием. Всякое же насилие
отдаляет это время.
Надо заниматься серьезными, стоящими внимания и забот
людей вопросами, а не мечтами о таком устройстве мира, в котором
люди подставляли бы другую щеку, когда их бьют по одной,
отдавали бы кафтан, когда с них снимают рубаху, и жили бы, как птицы небесные, — всё это пустая болтовня», — говорят
люди, не замечая того, что корень всех каких бы то ни было вопросов именно в том самом, чтò они называют пустой болтовней.
Ни один соблазн не удерживает
людей так долго в своей власти, не
отдаляет так
людей от понимания смысла человеческой жизни и ее истинного блага, как забота о славе, об одобрении, уважении, похвале людской.
Люди старательно вяжут себя так, чтобы один
человек или немногие могли двигать ими всеми; потом веревку от этой самой связанной толпы
отдадут кому попало и удивляются, что им дурно.
При этом
человек этот поставлен в такое положение, что при всякой покупке потребляемых им предметов: соли, пива, сукна, железа, керосина, чая, сахара и многого другого, он должен
отдавать большую часть своего труда для каких-то неизвестных ему дел и для уплаты процентов за долги, которые свершены кем-то во времена его дедов и прадедов.
Если
люди не занимаются исследованиями, а если и занимаются ими, но не успевают в них, то пусть они не отчаиваются и не останавливаются; если
люди не расспрашивают просвещенных
людей про сомнительные вещи, которых они не знают, а если, и расспрашивая, они не делаются более просвещенными, — пусть они не отчаиваются; если
люди не размышляют, а если и размышляют, но не могут ясно понять, в чем сущность добра, — пусть они не отчаиваются; если
люди не различают добра от зла, а если и различают, но не имеют ясного о нем представления, — пусть они не отчаиваются; если
люди не делают добро или, если и делают, не
отдают ему всех своих сил, — пусть они не отчаиваются: то, что другие сделали бы в один раз, они сделают в десять; то, что другие сделали бы в сто раз, они сделают в тысячу.
Для жизни каждого отдельного
человека и для жизни
людей вместе один и тот же закон: для того, чтобы улучшить жизнь, надо быть готовым
отдать ее.
Деревья
отдают свои плоды и даже свою кору и листья и сок всем, кому они нужны. Хорошо тому
человеку, который делает то же. Но мало есть
людей, которые понимают это и поступают так.
Обманутые — это все те великие и святые, которых почитали и почитают все
люди; обманутые все те, кто жил для чего-либо лучшего, чем свое собственное счастье, и
отдал свою жизнь за благо
людей.
Обманутые все эти
люди, — даже Христос напрасно страдал,
отдавая свой дух воображаемому отцу, и напрасно думал, что проявляет его своею жизнью. Трагедия Голгофы вся была только ошибка: правда была на стороне тех, которые тогда смеялись над ним и желали его смерти, и теперь на стороне тех, которые совершенно равнодушны к тому соответствию с человеческой природой, которое представляет эта выдуманная будто бы история. Кого почитать, кому верить, если вдохновение высших существ только хитро придуманные басни?
Христос, умирая, сказал: «Отец, в руки твои
отдаю дух мой». Если кто говорит эти слова не одним языком, а всем сердцем, то такому
человеку ничего больше не нужно. Если дух мой возвращается к тому, от кого исшел, то для духа моего ничего, кроме самого лучшего, быть не может.
Соскучившись развлекаться изучением города, он почти каждый день обедал у Годневых и оставался обыкновенно там до поздней ночи, как в единственном уголку, где радушно его приняли и где все-таки он видел человечески развитых людей; а может быть, к тому стала привлекать его и другая, более существенная причина; но во всяком случае, проводя таким образом вечера, молодой
человек отдал приличное внимание и службе; каждое утро он проводил в училище, где, как выражался математик Лебедев, успел уж показать когти: первым его распоряжением было — уволить Терку, и на место его был нанят молодцеватый вахмистр.
Неточные совпадения
Хлестаков.
Отдайте,
отдайте! Я отчаянный
человек, я решусь на все: когда застрелюсь, вас под суд
отдадут.
Стародум. Мне очень приятно быть знакому с
человеком ваших качеств. Дядя ваш мне о вас говорил. Он
отдает вам всю справедливость. Особливые достоинствы…
Г-жа Простакова. Старинные
люди, мой отец! Не нынешний был век. Нас ничему не учили. Бывало, добры
люди приступят к батюшке, ублажают, ублажают, чтоб хоть братца
отдать в школу. К статью ли, покойник-свет и руками и ногами, Царство ему Небесное! Бывало, изволит закричать: прокляну ребенка, который что-нибудь переймет у басурманов, и не будь тот Скотинин, кто чему-нибудь учиться захочет.
Стародум. Это странное дело!
Человек ты, как вижу, не без ума, а хочешь, чтоб я
отдал мою племянницу за кого — не знаю.
И второе искушение кончилось. Опять воротился Евсеич к колокольне и вновь
отдал миру подробный отчет. «Бригадир же, видя Евсеича о правде безнуждно беседующего, убоялся его против прежнего не гораздо», — прибавляет летописец. Или, говоря другими словами, Фердыщенко понял, что ежели
человек начинает издалека заводить речь о правде, то это значит, что он сам не вполне уверен, точно ли его за эту правду не посекут.