Неточные совпадения
Несмотря на те слова и выражения, которые я нарочно отметил курсивом, и на весь тон письма, по которым высокомерный читатель верно составил себе истинное и невыгодное понятие, в отношении порядочности, о самом штабс-капитане Михайлове, на стоптанных сапогах, о товарище его, который пишет рисурс и имеет такие странные понятия о географии, о бледном друге на эсе (может быть, даже и не без основания вообразив себе эту Наташу
с грязными ногтями), и вообще о всем этом праздном грязненьком провинциальном презренном для него круге, штабс-капитан Михайлов
с невыразимо грустным наслаждением вспомнил о своем губернском бледном друге и как он сиживал, бывало,
с ним по вечерам в беседке и
говорил о чувстве, вспомнил о добром товарище-улане, как он сердился и ремизился, когда они, бывало, в кабинете составляли пульку по копейке, как жена смеялась над ним, — вспомнил о дружбе к себе этих людей (может быть, ему казалось, что было что-то больше со стороны бледного друга): все эти лица
с своей обстановкой мелькнули в его воображении в удивительно-сладком, отрадно-розовом цвете, и он, улыбаясь своим воспоминаниям, дотронулся рукою до кармана, в котором лежало это милое для него письмо.
Ему бы хотелось подойти к адъютанту,
с которым он кланялся, и
поговорить с этими г-ми совсем не для того, чтобы
капитан Обжогов и прапорщик Сусликов и поручик Пиштецкий и др. видели, что он
говорит с ними, но просто для того, что они приятные люди, притом знают все новости — порассказали бы…
— К счастью Михайлова, Калугин был в прекрасном расположении духа (генерал только-что
поговорил с ним весьма доверенно, и князь Гальцин, приехав из Петербурга, остановился у него) — он счел не унизительным подать руку штабс-капитану Михайлову, чего не решился однако сделать Праскухин, весьма часто встречавшийся на бастионе
с Михайловым, неоднократно пивший его вино и водку и даже должный ему по преферансу 12 руб.
с полтиной.
— А вот я рад, что и вы здесь,
капитан, — сказал он морскому офицеру, в штаб-офицерской шинели,
с большими усами и Георгием, который вошел в это время в блиндаж и просил генерала дать ему рабочих, чтобы исправить на его батарее две амбразуры, которые были засыпаны. — Мне генерал приказал узнать, — продолжал Калугин, когда командир батареи перестал
говорить с генералом, — могут ли ваши орудия стрелять по траншее картечью?
— Неужели продолжается еще перемирие? — сказал Гальцин, учтиво обращаясь к нему по-русски и тем
говоря — как это показалось штабс-капитану — что вам, должно быть, тяжело будет
говорить по-французски, так не лучше ли уж просто?.. И
с этим адъютанты отошли от него.
Штабс-капитан Краут был белокурый, красивый, бойкий офицер,
с большими рыжими усами и бакенбардами; он
говорил по-русски отлично, но слишком правильно и красиво для русского.
Неточные совпадения
Я отвечал, что много есть людей, говорящих то же самое; что есть, вероятно, и такие, которые
говорят правду; что, впрочем, разочарование, как все моды, начав
с высших слоев общества, спустилось к низшим, которые его донашивают, и что нынче те, которые больше всех и в самом деле скучают, стараются скрыть это несчастие, как порок. Штабс-капитан не понял этих тонкостей, покачал головою и улыбнулся лукаво:
За большим столом ужинала молодежь, и между ними Грушницкий. Когда я вошел, все замолчали: видно,
говорили обо мне. Многие
с прошедшего бала на меня дуются, особенно драгунский
капитан, а теперь, кажется, решительно составляется против меня враждебная шайка под командой Грушницкого. У него такой гордый и храбрый вид…
Он отвел
капитана в сторону и стал
говорить ему что-то
с большим жаром; я видел, как посиневшие губы его дрожали; но
капитан от него отвернулся
с презрительной улыбкой.
— „А солдатскую шинель, —
говорит капитан-исправник, загвоздивши тебе опять в придачу кое-какое крепкое словцо, — зачем стащил? и у священника тоже сундук
с медными деньгами?“ — „Никак нет, —
говоришь ты, не сдвинувшись, — в воровском деле никогда еще не оказывался“.
— Да ведь соболезнование в карман не положишь, — сказал Плюшкин. — Вот возле меня живет
капитан; черт знает его, откуда взялся,
говорит — родственник: «Дядюшка, дядюшка!» — и в руку целует, а как начнет соболезновать, вой такой подымет, что уши береги.
С лица весь красный: пеннику, чай, насмерть придерживается. Верно, спустил денежки, служа в офицерах, или театральная актриса выманила, так вот он теперь и соболезнует!