Неточные совпадения
Не верьте чувству, которое удерживает вас на пороге залы, — это дурное чувство, —
идите вперед, не стыдитесь
того, что вы как будто пришли смотретьна страдальцев, не стыдитесь подойти и поговорить с ними: несчастные любят видеть человеческое сочувствующее лицо, любят рассказать про свои страдания и услышать слова любви и участия.
Выходя из этого дома страданий, вы непременно испытаете отрадное чувство, полнее вдохнете в себя свежий воздух, почувствуете удовольствие в сознании своего здоровья, но, вместе с
тем, в созерцании этих страданий почерпнете сознание своего ничтожества и спокойно, без нерешимости
пойдете на бастионы…
Зайдите в трактир направо, ежели вы хотите послушать толки моряков и офицеров: там уж верно
идут рассказы про нынешнюю ночь, про Феньку, про дело 24-го, про
то, как дорого и нехорошо подают котлетки, и про
то, как убит тот-то и тот-то товарищ.
Вообще же существуют два совершенно различные мнения про этот страшный бастион:
тех, которые никогда на нем не были, и которые убеждены, что 4-й бастион есть верная могила для каждого, кто
пойдет на него, и
тех, которые живут на нем, как белобрысенький мичман, и которые, говоря про 4-й бастион, скажут вам, сухо или грязно там, тепло или холодно в землянке и т.д.
Только что вы немного взобрались на гору, справа и слева начинают жужжать штуцерные пули, и вы, может быть, призадумаетесь, не итти ли вам по траншее, которая ведет параллельно с дорогой; но траншея эта наполнена такой жидкой, желтой, вонючей грязью выше колена, что вы непременно выберете дорогу по горе,
тем более, что вы видите, все
идут по дороге.
— Да, жарко, — сказал Михайлов, с прискорбием вспоминая о
том, какая у него была печальная фигура, когда он в
ту ночь, согнувшись пробираясь по траншее на бастьон, встретил Калугина, который
шел таким молодцом, бодро побрякивая саблей.
— Мне, по настоящему, приходится завтра итти, но у нас болен, — продолжал Михайлов, — один офицер, так… — Он хотел рассказать, что черед был не его, но так как командир 8-й роты был нездоров, а в роте оставался прапорщик только,
то он счел своей обязанностью предложить себя на место поручика Непшитшетского и потому
шел нынче на бастион. Калугин не дослушал его.
Штабс-капитан забывал, что это предчувствие, в более или менее сильной степени, приходило ему каждый раз, как нужно было итти на бастион, и не знал, что
то же, в более или менее сильной степени, предчувствие испытывает всякий, кто
идет в дело.
Но замечательно
то, что не только князь Гальцин, но и все эти господа, расположившись здесь кто на окне, кто задравши ноги, кто за фортепьянами, казались совсем другими людьми, чем на бульваре: не было этой смешной надутости, высокомерности, которые они выказывали пехотным офицерам; здесь они были между своими в натуре, особенно Калугин и Гальцин, очень милыми, простодушными, веселыми и добрыми ребятами. Разговор
шел о петербургских сослуживцах и знакомых.
— Однако не
пойти ли мне на эту вылазку? — сказал князь Гальцин, после минутного молчания, содрогаясь при одной мысли быть там во время такой страшной канонады и с наслаждением думая о
том, что его ни в каком случае не могут
послать туда ночью.
— О! это ужасный народ! вы их не изволите знать, — подхватил поручик Непшитшетский, — я вам скажу, от этих людей ни гордости, ни патриотизма, ни чувства лучше не спрашивайте. Вы вот посмотрите, эти толпы
идут, ведь тут десятой доли нет раненых, а
то всё асистенты, только бы уйти с дела. Подлый народ! — Срам так поступать, ребята, срам! Отдать нашу траншею! — добавил он, обращаясь к солдатам.
— И! ваши благородия! — заговорил в это время солдат с носилок, поровнявшийся с ними, — как же не отдать, когда перебил всех почитай? Кабы наша сила была, ни в жисть бы не отдали. А
то чтò сделаешь? Я одного заколол, а тут меня как ударит….. О-ох, легче, братцы, ровнее, братцы, ровней
иди… о-о-о! — застонал раненый.
— А в самом деле, кажется, много лишнего народа
идет, — сказал Гальцин, останавливая опять
того же высокого солдата с двумя ружьями. — Ты зачем
идешь? Эй, ты, остановись!
— Стуцер французской, ваше благородие, отнял; да я бы не
пошел, кабы не евтого солдатика проводить, а
то упадет неравно, прибавил он, указывая на солдата, который
шел немного впереди, опираясь на ружье и с трудом таща и передвигая левую ногу.
«Чорт возьми! как они тихо
идут — думал Праскухин, беспрестанно оглядываясь назад, шагая подле Михайлова, — право, лучше побегу вперед, ведь я передал приказанье… Впрочем нет, ведь эта скотина может рассказывать потом, что я трус, почти так же, как я вчера про него рассказывал. Что будет,
то будет —
пойду рядом».
Пройдя несколько сот шагов, они столкнулись с Калугиным, который, бодро, побрякивая саблей,
шел к ложментам с
тем, чтобы, по приказанию генерала, узнать, как подвинулись там работы.
И зачем я
пошел в военную службу, — вместе с
тем думал он — и еще перешел в пехоту, чтобы участвовать в кампании; не лучше ли было мне оставаться в уланском полку в городе Т., проводить время с моим другом Наташей….. а теперь вот что!» И он начал считать: раз, два, три, четыре, загадывая, что ежели разорвет в чет,
то он будет жив, — в нечет,
то будет убит.
«Куда и зачем я
иду, однако?» — подумал штабс-капитан, когда он опомнился немного. — «Мой долг оставаться с ротой, а не уходить вперед,
тем более, что и рота скоро выйдет из-под огня, — шепнул ему какой-то голос, — а с раной остаться в деле — непременно награда.
— Вам бы лучше перевязаться, ваше благородие, как следует, — сказал робкий Игнатьев: — ведь это сгоряча она только оказывает, что ничего, а
то хуже бы не сделать, ведь тут вон какая жарня
идет… право, ваше благородие.
А вот в кружке французских офицеров, наш молодой кавалерийской офицер так и рассыпается французским парикмахерским жаргоном. Речь
идет о каком-то comte Sazonoff, que j’ai beaucoup connu, m-r, [графе Сазонове, которого я хорошо знал, сударь,] — говорит французский офицер с одним эполетом: — c’est un de ces vrais comtes russes, comme nous les aimons. [Это один из настоящих русских графов, из
тех, которых мы любим.]
Можешь себе представить, — перед самым выпуском мы
пошли втроем курить, — знаешь эту комнатку, что за швейцарской, ведь и при вас, верно, так же было, — только можешь вообразить, этот каналья сторож увидал и побежал сказать дежурному офицеру (и ведь мы несколько раз давали на водку сторожу), он и подкрался; только как мы его увидали,
те побросали папироски и драло в боковую дверь, — знаешь, а мне уж некуда, он тут мне стал неприятности говорить, разумеется, я не спустил, ну, он сказал инспектору, и
пошло.
Гром пушек продолжался с
той же силой, но Екатерининская улица, по которой
шел Володя, с следовавшим за ним молчаливым Николаевым, была совсем пустынна и тиха.
— Здравия желаем! с приездом, ваше благородие! — отвечал фельдфебель, весело и дружелюбно глядя на Козельцова. — Как здоровьем поправились, ваше благородие? Ну и
слава Богу. А
то мы без вас соскучились.
Завтра, нынче же, может быть, каждый из этих людей весело и гордо
пойдет навстречу смерти и умрет твердо и спокойно; но одна отрада жизни в
тех ужасающих самое холодное воображение условиях отсутствия всего человеческого и безнадежности выхода из них, одна отрада есть забвение, уничтожение сознания.
Один рассказывал, как скоро должно кончиться осадное положение [в] Севастополе, что ему верный флотский человек рассказывал, как Кистентин, царев брат, с мериканским флотом
идет нам на выручку, еще как скоро уговор будет, чтобы не палить две недели и отдых дать, а коли кто выпалит,
то за каждый выстрел 75 копеек штрафу платить будут.
— Да и Малахов нешто на три их выстрела
посылает один, — отвечал
тот, который смотрел в трубу: — это меня бесит, что они молчат. Вот опять прямо в Корниловскую попала, а она ничего не отвечает.
—
Слава Богу,
слава Богу — проговорил раненый, не чувствуя, как слезы текли по его щекам, и испытывая невыразимый восторг сознания
того, что он сделал геройское дело.
Неточные совпадения
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто хочет! Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать не куды
пошло! Что будет,
то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в чем другом,
то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Аммос Федорович. Да, нехорошее дело заварилось! А я, признаюсь,
шел было к вам, Антон Антонович, с
тем чтобы попотчевать вас собачонкою. Родная сестра
тому кобелю, которого вы знаете. Ведь вы слышали, что Чептович с Варховинским затеяли тяжбу, и теперь мне роскошь: травлю зайцев на землях и у
того и у другого.
Да объяви всем, чтоб знали: что вот, дискать, какую честь бог
послал городничему, — что выдает дочь свою не
то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого, что и на свете еще не было, что может все сделать, все, все, все!
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в
то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как
пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
А вы — стоять на крыльце, и ни с места! И никого не впускать в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть одного из них впустите,
то… Только увидите, что
идет кто-нибудь с просьбою, а хоть и не с просьбою, да похож на такого человека, что хочет подать на меня просьбу, взашей так прямо и толкайте! так его! хорошенько! (Показывает ногою.)Слышите? Чш… чш… (Уходит на цыпочках вслед за квартальными.)