Неточные совпадения
— Не хочу с тобой
говорить, — сказала жена и ушла в свою комнату и стала вспоминать, как в ее семье не хотели выдавать ее замуж, считая мужа ее гораздо ниже по положению, и как она одна настояла на этом браке; вспомнила про своего умершего ребенка, равнодушие мужа к этой потере и возненавидела мужа так, что подумала о том, как бы хорошо
было, если бы он умер.
— Барин, грех, умирать
будем, —
говорил Иван Миронов.
Евгений Михайлович вышел и тотчас же позвал дворника, красивого, необыкновенно сильного и ловкого щеголя, веселого малого Василья, и сказал ему, что если у него
будут спрашивать, где взяты последние дрова, чтобы он
говорил, что в складе, а что у мужиков дров не покупали.
В деревне старики
говорят: живи в законе с женой, трудись, лишнее не
ешь, не щеголяй, а здесь люди умные, ученые — значит, знают настоящие законы, — живут в свое удовольствие.
Прокофий, как
говорили все, после острога опустился, стал лениться работать, стал
пить и скоро попался в воровстве одежи у мещанки и попал опять в острог.
Петр же Николаич узнал об лошадях только то, что
была найдена шкура с саврасого мерина, которую Петр Николаич признал зa шкуру Красавчика. И эта безнаказанность воров еще больше раздражила Петра Николаича. Он не мог теперь без злобы видеть мужиков и
говорить про них и где мог старался прижать их.
Заходили иногда молодые господа и к нему в шалаш, и он отбирал им и подавал лучшие, наливные и краснобокие яблоки, и барышни тут же, хрустя зубами, кусали их и хвалили и что-то
говорили — Василий понимал, что об нем — по-французски и заставляли его
петь.
Между тем Иван Миронов стал ловким, смелым и успешным конокрадом. Афимья, его жена, прежде ругавшая его за плохие дела, как она
говорила, теперь
была довольна и гордилась мужем, тем, что у него тулуп крытый и у ней самой полушалок и новая шуба.
Когда случилось убийство Петра Николаича и наехал суд, кружок революционеров уездного города имел сильный повод для возмущения судом и смело высказывал его. То, что Тюрин ходил в село и
говорил с крестьянами,
было выяснено на суде. У Тюрина сделали обыск, нашли несколько революционных брошюр, и студента арестовали и свезли в Петербург.
Начальник полиции сказал ей то же, что
говорил и жандарм, что они ничего не могут, что на это
есть распоряжение министра.
Министр хотел схватить ее руку, она отшатнулась и выстрелила другой раз. Министр бросился бежать. Ее схватили. Она дрожала и не могла
говорить. И вдруг расхохоталась истерически. Министр не
был даже ранен.
Министр
был по душе добрый человек и очень жалел эту здоровую, красивую казачку, но он
говорил себе, что на нем лежат тяжелые государственные обязанности, которые он исполняет, как они ни трудны ему. И когда его бывший товарищ, камергер, знакомый Тюриных, встретился с ним на придворном бале и стал просить его за Тюрина и Турчанинову, министр пожал плечами, так что сморщилась красная лента на белом жилете, и сказал...
В общей камере он жил среди двадцати человек, как будто
был один, никого не видел, ни с кем не
говорил и всё так же мучался. Особенно тяжело ему
было, когда все спали, а он не спал и попрежнему видел ее, слышал ее голос, потом опять являлись черные с своими страшными глазами и дразнили его.
Тогда праведники скажут ему в ответ: «Господи! когда мы видели тебя алчущим и накормили, или жаждущим и
напоили? когда мы видели тебя странником и приняли, или нагим и одели? когда мы видели тебя больным или в темнице и пришли к тебе?» И царь скажет им в ответ: «Истинно
говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев моих меньших, то сделали мне».
И сказал ему Иисус: «Истинно
говорю тебе: ныне же
будешь со мной в раю».
— Удивительная история. Палача не могли найти. Один
был в Москве, и тот, рассказывал мне сын, начитался Евангелия и
говорит: не могу убивать. Сам за убийство приговорен к каторжным работам, а теперь вдруг — не может по закону убивать. Ему
говорили, что плетьми сечь
будут. Секите,
говорит, а я не могу.
У ней
были теперь две ближайшие цели: первая обратить Махина или, скорее, как она
говорила это себе, вернуть к себе, к своей доброй, прекрасной натуре.
Она просила прощенье у отца, он сказал, что не сердится, но она видела, что он
был оскорблен и в душе не простил ее. Махину она не хотела
говорить про это. Сестра, ревновавшая ее к Махину, совсем отдалилась от нее. Ей не с кем
было поделиться своим чувством, не перед кем покаяться.
Каждые две недели он
говорил проповеди. И на проповеди эти съезжалось всё больше и больше народа. И слава его, как проповедника, разглашалась всё больше и больше.
Было что-то особенное, смелое, искренное в его проповедях. И от этого он так сильно действовал на людей.
— Нет, это удивительно, —
говорил Евгений Михайлович,
говорил и жене и сам себе. И когда вспоминал об этом или
говорил об этом жене, слезы выступали у него на глаза, и на душе
было радостно.
Неточные совпадения
Осип.
Говорит: «Этак всякий приедет, обживется, задолжается, после и выгнать нельзя. Я,
говорит, шутить не
буду, я прямо с жалобою, чтоб на съезжую да в тюрьму».
Анна Андреевна. Цветное!.. Право,
говоришь — лишь бы только наперекор. Оно тебе
будет гораздо лучше, потому что я хочу надеть палевое; я очень люблю палевое.
Бобчинский. Возле будки, где продаются пироги. Да, встретившись с Петром Ивановичем, и
говорю ему: «Слышали ли вы о новости-та, которую получил Антон Антонович из достоверного письма?» А Петр Иванович уж услыхали об этом от ключницы вашей Авдотьи, которая, не знаю, за чем-то
была послана к Филиппу Антоновичу Почечуеву.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время
говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да
есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Купцы. Ей-ей! А попробуй прекословить, наведет к тебе в дом целый полк на постой. А если что, велит запереть двери. «Я тебя, —
говорит, — не
буду, —
говорит, — подвергать телесному наказанию или пыткой пытать — это,
говорит, запрещено законом, а вот ты у меня, любезный,
поешь селедки!»