Неточные совпадения
Я, как честный человек,
не могу… мне надо еще три рубля, право,
не буду просить…
не то что
не буду просить, а просто… пожалуйста, папа.
Митя пошел к матери. Это
была последняя надежда. Мать его
была добрая и
не умела отказывать, и она,
может быть, и помогла бы ему, но нынче она
была встревожена болезнью меньшого, двухлетнего Пети. Она рассердилась на Митю за то, что он пришел и зашумел, и сразу отказала ему.
Адвокат взялся за дело
не столько из-за денег, которые он
мог получить, сколько из-зa того, что поверил Ивану и
был возмущен тем, как бессовестно обманули мужика.
На суд явились обе стороны, и дворник Василий
был свидетелем. На суде повторилось то же. Иван Миронов поминал про Бога, про то, что умирать
будем. Евгений Михайлович, хотя и мучался сознанием гадости и опасности того, что он делал,
не мог уже теперь изменить показания и продолжал с внешне спокойным видом всё отрицать.
Петр же Николаич узнал об лошадях только то, что
была найдена шкура с саврасого мерина, которую Петр Николаич признал зa шкуру Красавчика. И эта безнаказанность воров еще больше раздражила Петра Николаича. Он
не мог теперь без злобы видеть мужиков и говорить про них и где
мог старался прижать их.
Хромой портной
был человек умный и наблюдательный, по своей должности много видавший разных людей и, вследствие своей хромоты, всегда сидевший и потому расположенный думать. Прожив у Марии Семеновны неделю,
не мог надивиться на ее жизнь. Один раз она пришла к нему в кухню, где он шил, застирать полотенцы и разговорилась с ним об его житье, как брат его обижал, и как он отделился от него.
Полная, белая, румяная, красивая, с блестящими черными глазами и большой черной косой, она вызывала в мужчинах чувства, которых она
не хотела, да и
не могла разделять, — так она
была вся поглощена своей агитационной, разговорной деятельностью.
Начальник полиции сказал ей то же, что говорил и жандарм, что они ничего
не могут, что на это
есть распоряжение министра.
Министр хотел схватить ее руку, она отшатнулась и выстрелила другой раз. Министр бросился бежать. Ее схватили. Она дрожала и
не могла говорить. И вдруг расхохоталась истерически. Министр
не был даже ранен.
Ему
было приятно думать, что он
может сделать это так чисто и ловко, что никто
не узнает и
не помешает это делать и дальше и над другими.
Одиночная камера
была для него тяжела тем, что разлучила его с Чуевым и Евангелием, и, кроме того, он боялся, что возвратятся опять видения ее и черных. Но видений
не было. Вся душа его
была полна новым, радостным содержанием. Он бы
был рад своему уединению, если бы он
мог читать и у него
было бы Евангелие. Евангелие дали бы ему, но читать он
не мог.
Он ночи
не спал, всё думал,
есть не хотелось, и от тоски на него такая вошь [напала], что он
не мог отгрестись от нее.
Долго в эту ночь
не могла Лиза Еропкина заснуть. В ней уже несколько месяцев шла борьба между светской жизнью, в которую увлекала ее сестра, и увлечением Махиным, соединенным с желанием исправить его. И теперь последнее взяло верх. Она и прежде слышала про убитую. Теперь же, после этой ужасной смерти и рассказа Махина со слов Пелагеюшкина, она до подробностей узнала историю Марии Семеновны и
была поражена всем тем, что узнала о ней.
— Удивительная история. Палача
не могли найти. Один
был в Москве, и тот, рассказывал мне сын, начитался Евангелия и говорит:
не могу убивать. Сам за убийство приговорен к каторжным работам, а теперь вдруг —
не может по закону убивать. Ему говорили, что плетьми сечь
будут. Секите, говорит, а я
не могу.
Телеграмма
была послана самим становым, и на душе у Натальи Ивановны
было радостно, хорошо. Ей казалось, что если она, вдова убитого, прощает и просит помиловать, то царь
не может не помиловать.
Но он видел в себе человека только издалека и
не мог отдаться простым требованиям человека из-за требований, со всех сторон предъявляемых к царю; признать же требования человека более обязательными, чем требования царя, у него
не было сил.
Между тем дела Евгения Михайловича шли всё хуже и хуже. Магазин
был заложен. Торговля
не шла. В городе открылся другой магазин, а проценты требовали. Надо
было занимать опять за проценты. И кончилось тем, что магазин и весь товар
был назначен к продаже. Евгений Михайлович и его жена бросались повсюду и нигде
не могли достать тех 400 рублей, которые нужны
были, чтобы спасти дело.
Неточные совпадения
Хлестаков. Поросенок ты скверный… Как же они
едят, а я
не ем? Отчего же я, черт возьми,
не могу так же? Разве они
не такие же проезжающие, как и я?
Хлестаков. Оробели? А в моих глазах точно
есть что-то такое, что внушает робость. По крайней мере, я знаю, что ни одна женщина
не может их выдержать,
не так ли?
Да объяви всем, чтоб знали: что вот, дискать, какую честь бог послал городничему, — что выдает дочь свою
не то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого, что и на свете еще
не было, что
может все сделать, все, все, все!
Почтмейстер. Сам
не знаю, неестественная сила побудила. Призвал
было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда
не чувствовал.
Не могу,
не могу! слышу, что
не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй,
не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
Городничий. Жаловаться? А кто тебе помог сплутовать, когда ты строил мост и написал дерева на двадцать тысяч, тогда как его и на сто рублей
не было? Я помог тебе, козлиная борода! Ты позабыл это? Я, показавши это на тебя,
мог бы тебя также спровадить в Сибирь. Что скажешь? а?