Неточные совпадения
Этот-то
голос раскаяния и страстного желания совершенства и был главным новым душевным ощущением
в ту эпоху моего развития, и он-то положил новые начала моему взгляду на себя, на людей и на мир божий.
Благой, отрадный
голос, столько раз с тех пор,
в те грустные времена, когда душа молча покорялась власти жизненной лжи и разврата, вдруг смело восстававший против всякой неправды, злостно обличавший прошедшее, указывавший, заставляя любить ее, ясную точку настоящего и обещавший добро и счастье
в будущем, — благой, отрадный
голос!
«Кушанье готово!» — провозглашает он громким, протяжным
голосом, и все с веселыми, довольными лицами, старшие впереди, младшие сзади, шумя крахмаленными юбками и поскрипывая сапогами и башмаками, идут
в столовую и, негромко переговариваясь, рассаживаются на известные места.
В это время
в передней послышался
голос Дмитрия, который прощался с Володей.
Первый прошел исповедоваться папа. Он очень долго пробыл
в бабушкиной комнате, и во все это время мы все
в диванной молчали или шепотом переговаривались о том, кто пойдет прежде. Наконец опять из двери послышался
голос монаха, читавшего молитву, и шаги папа. Дверь скрипнула, и он вышел оттуда, по своей привычке, покашливая, подергивая плечом и не глядя ни на кого из нас.
Когда исповедь кончилась и я, преодолев стыд, сказал все, что было у меня на душе, он положил мне на голову руки и своим звучным, тихим
голосом произнес: «Да будет, сын мой, над тобою благословение отца небесного, да сохранит он
в тебе навсегда веру, кротость и смирение. Аминь».
Голос извозчика показался мне таким добрым, что я решился
в назидание его рассказать ему причины моей поездки и даже чувство, которое я испытывал.
В то время как я входил к Володе, за мной послышались
голоса Дубкова и Нехлюдова, которые приехали поздравить меня и предложить ехать обедать куда-нибудь и пить шампанское
в честь моего вступления.
Когда он бывал
в этом расположении духа, вся его наружность, звук
голоса, все движения говорили, казалось: «Я кроток и добродетелен, наслаждаюсь тем, что я кроток и добродетелен, и вы все это можете видеть».
Я догадался, что этот
голос принадлежал Володе, и мне доставила удовольствие мысль, что я таки догадался, но
в ответ ему я только слегка улыбнулся и пошел дальше.
Я сказал только: «Очень рад», стараясь дать
голосу как можно более твердости, повернулся и с папиросой, которая успела потухнуть, вернулся
в нашу комнату.
Глаза ее были прелестны,
голос звучен и приятен, даже эти очень круглые линии сложения
в ту пору моей юности казались мне не лишенными красоты.
— Но, впрочем, не говоря об вас, он на это мастер, — продолжала она, понизив
голос (что мне было особенно приятно) и указывая глазами на Любовь Сергеевну, — он открыл
в бедной тетеньке (так называлась у них Любовь Сергеевна), которую я двадцать лет знаю с ее Сюзеткой, такие совершенства, каких я и не подозревала…
Идите, мой друг, прямо
в дверь и, пройдя пятнадцать шагов, остановитесь и скажите громким
голосом: «Петр, подай Марье Ивановне стакан воды со льдом», — сказала она мне и снова слегка засмеялась своим неестественным смехом.
— Ты всегда стараешься видеть
в том, над чем другие смеются и что все презирают, — говорила Варенька своим звучным
голосом и отчетливо выговаривая каждую букву, — ты именно во всем этом стараешься находить что-нибудь необыкновенно хорошее.
— Отлично жить на свете, — отвечал он таким
голосом, что я
в темноте, казалось, видел выражение его веселых, ласкающих глаз и детской улыбки.
Иногда, оставшись один
в гостиной, когда Любочка играет какую-нибудь старинную музыку, я невольно оставляю книгу, и, вглядываясь
в растворенную дверь балкона
в кудрявые висячие ветви высоких берез, на которых уже заходит вечерняя тень, и
в чистое небо, на котором, как смотришь пристально, вдруг показывается как будто пыльное желтоватое пятнышко и снова исчезает; и, вслушиваясь
в звуки музыки из залы, скрипа ворот, бабьих
голосов и возвращающегося стада на деревне, я вдруг живо вспоминаю и Наталью Савишну, и maman, и Карла Иваныча, и мне на минуту становится грустно.
Бывало, только что все разойдутся и огни из гостиной перейдут
в верхние комнаты, где слышны становятся женские
голоса и стук отворяющихся и затворяющихся окон, я отправляюсь на галерею и расхаживаю по ней, жадно прислушиваясь ко всем звукам засыпающего дома.
Часто я находил большое волнующее наслаждение, крадучись по мокрой траве
в черной тени дома, подходить к окну передней и, не переводя дыхания, слушать храпение мальчика, покряхтыванье Фоки, полагавшего, что никто его не слышит, и звук его старческого
голоса, долго, долго читавшего молитвы.
В это время я услышал его и Володин
голоса, говорившие
в официантской.
Я любил этот шум, говор, хохотню по аудиториям; любил во время лекции, сидя на задней лавке, при равномерном звуке
голоса профессора мечтать о чем-нибудь и наблюдать товарищей; любил иногда с кем-нибудь сбегать к Матерну выпить водки и закусить и, зная, что за это могут распечь, после профессора, робко скрипнув дверью, войти
в аудиторию; любил участвовать
в проделке, когда курс на курс с хохотом толпился
в коридоре.
— Где пропадал? — отвечал он своим густым, сильным
голосом, — пропадал
в трактирах, кабаках, вообще
в заведениях.
Профессор с сожалением посмотрел мне
в лицо и тихим, но твердым
голосом сказал...