Неточные совпадения
Весенний, светлый
день клонился к вечеру, небольшие розовые тучки стояли высоко
в ясном небе и, казалось, не плыли мимо, а уходили
в самую глубь лазури.
На другой
день Иван Петрович написал язвительно холодное и учтивое письмо Петру Андреичу, а
сам отправился
в деревню, где жил его троюродный брат Дмитрий Пестов, с своею сестрой, уже знакомою читателям, Марфой Тимофеевной.
Но — чудное
дело! превратившись
в англомана, Иван Петрович стал
в то же время патриотом, по крайней мере он называл себя патриотом, хотя Россию знал плохо, не придерживался ни одной русской привычки и по-русски изъяснялся странно:
в обыкновенной беседе речь его, неповоротливая и вялая, вся пестрела галлицизмами; но чуть разговор касался предметов важных, у Ивана Петровича тотчас являлись выражения вроде: «оказать новые опыты самоусердия», «сие не согласуется с
самою натурою обстоятельства» и т.д. Иван Петрович привез с собою несколько рукописных планов, касавшихся до устройства и улучшения государства; он очень был недоволен всем, что видел, — отсутствие системы
в особенности возбуждало его желчь.
Светлые и темные воспоминания одинаково его терзали; ему вдруг пришло
в голову, что на
днях она при нем и при Эрнесте села за фортепьяно и спела: «Старый муж, грозный муж!» Он вспомнил выражение ее лица, странный блеск глаз и краску на щеках, — и он поднялся со стула, он хотел пойти, сказать им: «Вы со мной напрасно пошутили; прадед мой мужиков за ребра вешал, а дед мой
сам был мужик», — да убить их обоих.
В то
самое время
в других местах на земле кипела, торопилась, грохотала жизнь; здесь та же жизнь текла неслышно, как вода по болотным травам; и до
самого вечера Лаврецкий не мог оторваться от созерцания этой уходящей, утекающей жизни; скорбь о прошедшем таяла
в его душе как весенний снег, — и странное
дело! — никогда не было
в нем так глубоко и сильно чувство родины.
С оника, после многолетней разлуки, проведенной
в двух различных мирах, не понимая ясно ни чужих, ни даже собственных мыслей, цепляясь за слова и возражая одними словами, заспорили они о предметах
самых отвлеченных, — и спорили так, как будто
дело шло о жизни и смерти обоих: голосили и вопили так, что все люди всполошились
в доме, а бедный Лемм, который с
самого приезда Михалевича заперся у себя
в комнате, почувствовал недоуменье и начал даже чего-то смутно бояться.
Рыба клевала беспрестанно; выхваченные караси то и
дело сверкали
в воздухе своими то золотыми, то серебряными боками; радостные восклицания девочек не умолкали;
сама Марья Дмитриевна изнеженно взвизгнула раза два.
Марья Дмитриевна не слишком ласково приняла Лаврецкого, когда он явился к ней на следующий
день. «Вишь, повадился», — подумала она. Он ей
сам по себе не очень нравился, да и Паншин, под влиянием которого она находилась, весьма коварно и небрежно похвалил его накануне. Так как она не считала его гостем и не полагала нужным занимать родственника, почти домашнего человека, то и получаса не прошло, как он уже шел с Лизой
в саду по аллее. Леночка и Шурочка бегали
в нескольких шагах от них по цветнику.
— Вы то же
самое и
в тех же
самых выражениях сказали мне четвертого
дня. Я желаю знать, любите ли вы его тем сильным, страстным чувством, которое мы привыкли называть любовью?
Давно ли находился он
в состоянии «мирного оцепенения»? давно ли чувствовал себя, как он выражался, на
самом дне реки?
Он чувствовал, что
в течение трех последних
дней он стал глядеть на нее другими глазами; он вспомнил, как, возвращаясь домой и думая о ней
в тиши ночи, он говорил
самому себе: «Если бы!..» Это «если бы», отнесенное им к прошедшему, к невозможному, сбылось, хоть и не так, как он полагал, — но одной его свободы было мало.
Лиза
в несколько
дней стала не та, какою он ее знал:
в ее движениях, голосе,
в самом смехе замечалась тайная тревога, небывалая прежде неровность.
Пожалуй, можно приноравливаться к существующему народному быту; это наше
дело,
дело людей… (он чуть не сказал: государственных) служащих; но,
в случае нужды, не беспокойтесь: учреждения переделают
самый этот быт».
Заваленный
делами, постоянно озабоченный приращением своего состояния, желчный, резкий, нетерпеливый, он не скупясь давал деньги на учителей, гувернеров, на одежду и прочие нужды детей; но терпеть не мог, как он выражался, нянчиться с писклятами, — да и некогда ему было нянчиться с ними: он работал, возился с
делами, спал мало, изредка играл
в карты, опять работал; он
сам себя сравнивал с лошадью, запряженной
в молотильную машину.
— Теодор! — продолжала она, изредка вскидывая глазами и осторожно ломая свои удивительно красивые пальцы с розовыми лощеными ногтями, — Теодор, я перед вами виновата, глубоко виновата, — скажу более, я преступница; но вы выслушайте меня; раскаяние меня мучит, я стала
самой себе
в тягость, я не могла более переносить мое положение; сколько раз я думала обратиться к вам, но я боялась вашего гнева; я решилась разорвать всякую связь с прошедшим… puis, j’ai été si malade, я была так больна, — прибавила она и провела рукой по лбу и по щеке, — я воспользовалась распространившимся слухом о моей смерти, я покинула все; не останавливаясь,
день и ночь спешила я сюда; я долго колебалась предстать пред вас, моего судью — paraî tre devant vous, mon juge; но я решилась наконец, вспомнив вашу всегдашнюю доброту, ехать к вам; я узнала ваш адрес
в Москве.
Варвара Павловна постояла некоторое время на месте, слегка повела плечами, отнесла девочку
в другую комнату,
раздела и уложила ее. Потом она достала книжку, села у лампы, подождала около часу и, наконец,
сама легла
в постель.
Паншин возражал ей; она с ним не соглашалась… но, странное
дело! —
в то
самое время, как из уст ее исходили слова осуждения, часто сурового, звук этих слов ласкал и нежил, и глаза ее говорили… что именно говорили эти прелестные глаза — трудно было сказать; но то были не строгие, не ясные и сладкие речи.
Я сказал вам это на второй же
день вашего возвращения, и вы
сами,
в это мгновенье,
в душе со мной согласны.
Неточные совпадения
Вот здешний почтмейстер совершенно ничего не делает: все
дела в большом запущении, посылки задерживаются… извольте
сами нарочно разыскать.
Анна Андреевна. Перестань, ты ничего не знаешь и не
в свое
дело не мешайся! «Я, Анна Андреевна, изумляюсь…»
В таких лестных рассыпался словах… И когда я хотела сказать: «Мы никак не смеем надеяться на такую честь», — он вдруг упал на колени и таким
самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна, не сделайте меня несчастнейшим! согласитесь отвечать моим чувствам, не то я смертью окончу жизнь свою».
«Орудуй, Клим!» По-питерски // Клим
дело оборудовал: // По блюдцу деревянному // Дал дяде и племяннице. // Поставил их рядком, // А
сам вскочил на бревнышко // И громко крикнул: «Слушайте!» // (Служивый не выдерживал // И часто
в речь крестьянина // Вставлял словечко меткое // И
в ложечки стучал.)
В день Симеона батюшка // Сажал меня на бурушку // И вывел из младенчества // По пятому годку, // А на седьмом за бурушкой //
Сама я
в стадо бегала, // Отцу носила завтракать, // Утяточек пасла.
Дела-то все недавние, // Я был
в то время старостой, // Случился тут — так слышал
сам, // Как он честил помещиков, // До слова помню всё: // «Корят жидов, что предали // Христа… а вы что сделали?