Неточные совпадения
Марья Дмитриевна
приняла вид достойный и несколько обиженный. «А коли так, — подумала она, — мне совершенно все равно; видно, тебе, мой батюшка, все как с гуся вода; иной бы с горя исчах, а тебя еще разнесло». Марья Дмитриевна сама с собой
не церемонилась; вслух она говорила изящнее.
Она ни во что
не вмешивалась, радушно
принимала гостей и охотно сама выезжала, хотя пудриться, по ее словам, было для нее смертью.
Москва — город хлебосольный, рада
принимать встречных и поперечных, а генералов и подавно; грузная, но
не без военной выправки, фигура Павла Петровича скоро стала появляться в лучших московских гостиных.
Этот m-r Jules был очень противен Варваре Павловне, но она его
принимала, потому что он пописывал в разных газетах и беспрестанно упоминал о ней, называя ее то m-me de L…tzki, то m-me de ***, cette grande dame russe si distinguée, qui demeure rue de P…, [Г-жа ***, это знатная русская дама, столь изысканная, которая живет по улице П… (фр.)] рассказывал всему свету, то есть нескольким сотням подписчиков, которым
не было никакого дела до m-me L…tzki, как эта дама, настоящая по уму француженка (une vraie française par l’ésprit) — выше этого у французов похвал нет, — мила и любезна, какая она необыкновенная музыкантша и как она удивительно вальсирует (Варвара Павловна действительно так вальсировала, что увлекала все сердца за краями своей легкой, улетающей одежды)… словом, пускал о ней молву по миру — а ведь это, что ни говорите, приятно.
Он послал предписание своему бурмистру насчет жениной пенсии, приказывая ему в то же время немедленно
принять от генерала Коробьина все дела по имению,
не дожидаясь сдачи счетов, и распорядиться о выезде его превосходительства из Лавриков; живо представил он себе смущение, тщетную величавость изгоняемого генерала и, при всем своем горе, почувствовал некоторое злобное удовольствие.
— Простить! — подхватил Лаврецкий. — Вы бы сперва должны были узнать, за кого вы просите? Простить эту женщину,
принять ее опять в свой дом, ее, это пустое, бессердечное существо! И кто вам сказал, что она хочет возвратиться ко мне? Помилуйте, она совершенно довольна своим положением… Да что тут толковать! Имя ее
не должно быть произносимо вами. Вы слишком чисты, вы
не в состоянии даже понять такое существо.
Лиза взглянула на мать, а Марья Дмитриевна
приняла болезненный вид; но Лаврецкий
не дал ей разинуть рта и тут же поцеловал у ней обе руки.
Паншин
принял меланхолический вид, выражался кратко, многозначительно и печально, — ни дать ни взять невысказавшийся художник, — но, несмотря на просьбы Беленицыной, которая очень с ним кокетничала,
не соглашался спеть свой романс: Лаврецкий его стеснял.
Марья Дмитриевна
не слишком ласково
приняла Лаврецкого, когда он явился к ней на следующий день. «Вишь, повадился», — подумала она. Он ей сам по себе
не очень нравился, да и Паншин, под влиянием которого она находилась, весьма коварно и небрежно похвалил его накануне. Так как она
не считала его гостем и
не полагала нужным занимать родственника, почти домашнего человека, то и получаса
не прошло, как он уже шел с Лизой в саду по аллее. Леночка и Шурочка бегали в нескольких шагах от них по цветнику.
— Ах,
не говорите обо мне! Вы и понять
не можете всего того, что молодой, неискушенный, безобразно воспитанный мальчик может
принять за любовь!.. Да и, наконец, к чему клеветать на себя? Я сейчас вам говорил, что я
не знал счастья… нет! я был счастлив!
Вспомнилось ему, как в детстве он всякий раз в церкви до тех пор молился, пока
не ощущал у себя на лбу как бы чьего-то свежего прикосновения; это, думал он тогда, ангел-хранитель
принимает меня, кладет на меня печать избрания.
Иногда он сам себе становился гадок: «Что это я, — думал он, — жду, как ворон крови, верной вести о смерти жены!» К Калитиным он ходил каждый день; но и там ему
не становилось легче: хозяйка явно дулась на него,
принимала его из снисхождения...
Когда она была сыта,
не играла в карты и
не болтала, — лицо у ней тотчас
принимало выражение почти мертвенное: сидит, бывало, смотрит, дышит — и так и видно, что никакой мысли
не пробегает в голове.
— Что вам надо? — спросил Лемм, — я
не могу каждую ночь играть, я декокт
принял.
Марья Дмитриевна очень встревожилась, когда ей доложили о приезде Варвары Павловны Лаврецкой; она даже
не знала,
принять ли ее: она боялась оскорбить Федора Иваныча. Наконец любопытство превозмогло. «Что ж, — подумала она, — ведь она тоже родная, — и, усевшись в креслах, сказала лакею: — Проси!» Прошло несколько мгновений; дверь отворилась; Варвара Павловна быстро, чуть слышными шагами приблизилась к Марье Дмитриевне и,
не давая ей встать с кресел, почти склонила перед ней колени.
— Ну да, то есть я хотела сказать: она ко мне приехала и я
приняла ее; вот о чем я хочу теперь объясниться с вами, Федор Иваныч. Я, слава богу, заслужила, могу сказать, всеобщее уважение и ничего неприличного ни за что на свете
не сделаю. Хоть я и предвидела, что это будет вам неприятно, однако я
не решилась отказать ей, Федор Иваныч, она мне родственница — по вас: войдите в мое положение, какое же я имела право отказать ей от дома, — согласитесь?
— Вы
не отвечаете, — заговорила снова Марья Дмитриевна, — как я должна вас понять? Неужели вы можете быть так жестоки? Нет, я этому верить
не хочу. Я чувствую, что мои слова вас убедили. Федор Иваныч, бог вас наградит за вашу доброту, а вы
примите теперь из рук моих вашу жену…
—
Не вините ее, — поспешно проговорила Марья Дмитриевна, — она ни за что
не хотела остаться, но я приказала ей остаться, я посадила ее за ширмы. Она уверяла меня, что это еще больше вас рассердит; я и слушать ее
не стала; я лучше ее вас знаю.
Примите же из рук моих вашу жену; идите, Варя,
не бойтесь, припадите к вашему мужу (она дернула ее за руку) — и мое благословение…
Марья Дмитриевна снисходительно
принимала ее ласки; но в душе она
не была довольна ни Лаврецким, ни Варварой Павловной, ни всей подготовленной ею сценой. Чувствительности вышло мало; Варвара Павловна, по ее мнению, должна была броситься к ногам мужа.
Неточные совпадения
Как бы, я воображаю, все переполошились: «Кто такой, что такое?» А лакей входит (вытягиваясь и представляя лакея):«Иван Александрович Хлестаков из Петербурга, прикажете
принять?» Они, пентюхи, и
не знают, что такое значит «прикажете
принять».
Анна Андреевна. Помилуйте, я никак
не смею
принять на свой счет… Я думаю, вам после столицы вояжировка показалась очень неприятною.
Осип (выходит и говорит за сценой).Эй, послушай, брат! Отнесешь письмо на почту, и скажи почтмейстеру, чтоб он
принял без денег; да скажи, чтоб сейчас привели к барину самую лучшую тройку, курьерскую; а прогону, скажи, барин
не плотит: прогон, мол, скажи, казенный. Да чтоб все живее, а
не то, мол, барин сердится. Стой, еще письмо
не готово.
Сначала он
принял было Антона Антоновича немного сурово, да-с; сердился и говорил, что и в гостинице все нехорошо, и к нему
не поедет, и что он
не хочет сидеть за него в тюрьме; но потом, как узнал невинность Антона Антоновича и как покороче разговорился с ним, тотчас переменил мысли, и, слава богу, все пошло хорошо.
Я
не люблю церемонии. Напротив, я даже стараюсь всегда проскользнуть незаметно. Но никак нельзя скрыться, никак нельзя! Только выйду куда-нибудь, уж и говорят: «Вон, говорят, Иван Александрович идет!» А один раз меня
приняли даже за главнокомандующего: солдаты выскочили из гауптвахты и сделали ружьем. После уже офицер, который мне очень знаком, говорит мне: «Ну, братец, мы тебя совершенно
приняли за главнокомандующего».