Цитаты со словом «её»
Мы отправились к нему. Посреди леса, на расчищенной и разработанной поляне, возвышалась одинокая усадьба Хоря.
Она состояла из нескольких сосновых срубов, соединенных заборами; перед главной избой тянулся навес, подпертый тоненькими столбиками. Мы вошли. Нас встретил молодой парень, лет двадцати, высокий и красивый.
Федя, не без удовольствия, поднял на воздух принужденно улыбавшуюся собаку и положил
ее на дно телеги.
— «
Она теперь упразднена, — заметил он, слезая, — а все посмотреть стоит».
Четверть часа спустя Федя с фонарем проводил меня в сарай. Я бросился на душистое сено, собака свернулась у ног моих; Федя пожелал мне доброй ночи, дверь заскрипела и захлопнулась. Я довольно долго не мог заснуть. Корова подошла к двери, шумно дохнула раза два, собака с достоинством на
нее зарычала; свинья прошла мимо, задумчиво хрюкая; лошадь где-то в близости стала жевать сено и фыркать… я, наконец, задремал.
— А что мне жениться? — возразил Федя, — мне и так хорошо. На что мне жена? Лаяться с
ней, что ли?
Иные помещики вздумали было покупать сами косы на наличные деньги и раздавать в долг мужикам по той же цене; но мужики оказались недовольными и даже впали в уныние; их лишали удовольствия щелкать по косе, прислушиваться, перевертывать
ее в руках и раз двадцать спросить у плутоватого мещанина-продавца: «А что, малый, коса-то не больно того?» Те же самые проделки происходят и при покупке серпов, с тою только разницей, что тут бабы вмешиваются в дело и доводят иногда самого продавца до необходимости, для их же пользы, поколотить их.
Пеньку продавать их дело, и они
ее точно продают, — не в городе, в город надо самим тащиться, а приезжим торгашам, которые, за неимением безмена, считают пуд в сорок горстей — а вы знаете, что за горсть и что за ладонь у русского человека, особенно, когда он «усердствует»!
Жена его, старая и сварливая, целый день не сходила с печи и беспрестанно ворчала и бранилась; сыновья не обращали на
нее внимания, но невесток она содержала в страхе Божием.
Иногда злая старуха слезала с печи, вызывала из сеней дворовую собаку, приговаривая: «Сюды, сюды, собачка!» — и била
ее по худой спине кочергой или становилась под навес и «лаялась», как выражался Хорь, со всеми проходящими.
Мужа своего
она, однако же, боялась и, по его приказанию, убиралась к себе на печь.
Ермолай никогда
ее не кормил.
Он ходил к
ней раз в неделю.
Жила
она в дрянной, полуразвалившейся избенке, перебивалась кое-как и кое-чем, никогда не знала накануне, будет ли сыта завтра, и вообще терпела участь горькую.
Ермолай, этот беззаботный и добродушный человек, обходился с
ней жестоко и грубо, принимал у себя дома грозный и суровый вид — и бедная его жена не знала, чем угодить ему, трепетала от его взгляда, на последнюю копейку покупала ему вина и подобострастно покрывала его своим тулупом, когда он, величественно развалясь на печи, засыпал богатырским сном.
Я уже прежде, по
ее платью, телодвижениям и выговору, узнал в ней дворовую женщину — не бабу и не мещанку; но только теперь я рассмотрел хорошенько ее черты.
Ей было на вид лет тридцать; худое и бледное лицо еще хранило следы красоты замечательной; особенно понравились мне глаза, большие и грустные.
Она оперла локти на колени, положила лицо на руки.
— С кем вы это? — спросила
она.
Я вышел из-под навеса; мельничиха поднялась с кадки и хотела уйти. Я заговорил с
нею.
— Знаете? — отвечала
она вполголоса и потупилась.
Вы ведь знаете, что у меня за жена; кажется, женщину добрее
ее найти трудно, согласитесь сами.
Горничным
ее девушкам не житье, — просто рай воочию совершается…
Оно и точно не годится: пойдут дети, то, се, ну, где ж тут горничной присмотреть за барыней, как следует, наблюдать за
ее привычками: ей уж не до того, у ней уж не то на уме.
Жена моя и говорит мне: «Коко, — то есть, вы понимаете,
она меня так называет, — возьмем эту девочку в Петербург; она мне нравится, Коко…» Я говорю: «Возьмем, с удовольствием».
Однако
она скоро к нам привыкла; сперва ее отдали в девичью; учили ее, конечно.
Девочка оказывает удивительные успехи; жена моя просто к
ней пристращивается, жалует ее, наконец, помимо других, в горничные к своей особе… замечайте!..
И надобно было отдать
ей справедливость: не было еще такой горничной у моей жены, решительно не было; услужлива, скромна, послушна — просто все, что требуется.
Зато уж и жена
ее даже, признаться, слишком баловала; одевала отлично, кормила с господского стола, чаем поила… ну, что только можно себе представить!
Вот этак
она лет десять у моей жены служила.
Вдруг, в одно прекрасное утро, вообразите себе, входит Арина —
ее Ариной звали — без доклада ко мне в кабинет — и бух мне в ноги…
Кажется, злодей — и тот бы
ее пожалел.
Через полгода опять
она изволит жаловать ко мне с тою же самою просьбой.
Тут я, признаюсь,
ее с сердцем прогнал и погрозил ей, и сказать жене обещался.
Я, разумеется, тотчас же приказал
ее остричь, одеть в затрапез и сослать в деревню.
Ведь
она привязалась к Арине, и Арина это знала и не постыдилась… А? нет, скажите… а?
— Давно ты замужем за мельником? — спросил я
ее наконец.
Я не знал, что отвечать на
ее вопрос. «Арина!» — закричал издали мельник. Она встала и ушла.
— Хороший человек
ее муж? — спросил я Ермолая.
— Что ж,
она понравилась мельнику, что ли?.. Много ли он за нее дал выкупу?
— А не знаю.
Она грамоте разумеет; в их деле оно… того… хорошо бывает. Стало быть, понравилась.
— А ты с
ней давно знаком?
— Давно. Я к
ее господам прежде хаживал. Их усадьба отселева недалече.
— Что
она, кажется, нездорова? — спросил я, наконец, Ермолая.
Один, довольно плотный и высокого роста, в темно-зеленом опрятном кафтане и пуховом картузе, удил рыбу; другой — худенький и маленький, в мухояровом заплатанном сюртучке и без шапки, держал на коленях горшок с червями и изредка проводил рукой по седой своей головке, как бы желая предохранить
ее от солнца.
Из уцелевших бревен на скорую руку сколотили избенку, покрыли
ее барочным тесом, купленным лет за десять для построения павильона на готический манер, и поселили в ней садовника Митрофана с женой Аксиньей и семью детьми.
Аксинье поручили надзор за тирольской коровой, купленной в Москве за большие деньги, но, к сожалению, лишенной всякой способности воспроизведения и потому со времени приобретения не дававшей молока;
ей же на руки отдали хохлатого дымчатого селезня, единственную «господскую» птицу; детям, по причине малолетства, не определили никаких должностей, что, впрочем, нисколько не помешало им совершенно облениться.
Особенно одна: Акулиной
ее называли; теперь она покойница, царство ей небесное!
Племяннику моему лоб забрила: на новое платье щеколат
ей обронил… и не одному ему забрила лоб.
Да живет-то
она в двадцати верстах от города, а ночь на дворе, и дороги такие, что фа!
Жаром от
нее так и пышет, дышит тяжело — горячка.
Цитаты из русской классики со словом «её»
Предложения со словом «её»
- – Зачем так говорить, господин. Я всегда даю вам хороший товар, – сказала она уже менее уверенно, смущённая моим долгим молчанием.
- Я, конечно, не могла видеть её лица по телефону, но догадывалась, что оно сияет, как медный таз.
- Но как настоящей охотнице пойманный трофей становится ей уже неинтересным.
- (все предложения)
Афоризмы русских писателей со словом «её»
- Никогда мы не знаем, что именно может повернуть нашу жизнь, скривить ее линию. Нам это не дано.
- Как часто бывает, уцелели самые слабые и беспомощные: жизнь порой прячется в оболочке, где ее меньше всего рассчитывает отыскать смерть.
- Любовь бывает разная и у всех по-разному, но ее неотъемлемый признак — именно категоричность. И самая категоричная — первая любовь.
- (все афоризмы русских писателей)
Дополнительно