Неточные совпадения
Последний дворовый человек чувствовал свое превосходство над этим бродягой и,
может быть, потому именно и обращался с ним дружелюбно;
а мужики сначала с удовольствием загоняли и ловили его, как зайца в поле, но потом отпускали с Богом и, раз узнавши чудака, уже не трогали его, даже давали ему хлеба и вступали с ним в разговоры…
— Я здешний помещик и ваш сосед, Радилов,
может слыхали, — продолжал мой новый знакомый. — Сегодня воскресенье, и обед у меня, должно
быть,
будет порядочный,
а то бы я вас не пригласил.
— «Что такое?» — «
А вот что: магазины хлебные у нас в исправности, то
есть лучше
быть не
может; вдруг приезжает к нам чиновник: приказано-де осмотреть магазины.
Мы пошли
было с Ермолаем вдоль пруда, но, во-первых, у самого берега утка, птица осторожная, не держится; во-вторых, если даже какой-нибудь отсталый и неопытный чирок и подвергался нашим выстрелам и лишался жизни, то достать его из сплошного майера наши собаки не
были в состоянии: несмотря на самое благородное самоотвержение, они не
могли ни плавать, ни ступать по дну,
а только даром резали свои драгоценные носы об острые края тростников.
Мальчики сидели вокруг их; тут же сидели и те две собаки, которым так
было захотелось меня съесть. Они еще долго не
могли примириться с моим присутствием и, сонливо щурясь и косясь на огонь, изредка рычали с необыкновенным чувством собственного достоинства; сперва рычали,
а потом слегка визжали, как бы сожалея о невозможности исполнить свое желание. Всех мальчиков
было пять: Федя, Павлуша, Ильюша, Костя и Ваня. (Из их разговоров я узнал их имена и намерен теперь же познакомить с ними читателя.)
Ты,
может быть, Федя, не знаешь,
а только там у нас утопленник похоронен;
а утопился он давным-давно, как пруд еще
был глубок; только могилка его еще видна, да и та чуть видна: так — бугорочек…
— Покойников во всяк час видеть можно, — с уверенностью подхватил Ильюшка, который, сколько я
мог заметить, лучше других знал все сельские поверья… — Но
а в родительскую субботу ты
можешь и живого увидеть, за кем, то
есть, в том году очередь помирать. Стоит только ночью сесть на паперть на церковную да все на дорогу глядеть. Те и пойдут мимо тебя по дороге, кому, то
есть, умирать в том году. Вот у нас в прошлом году баба Ульяна на паперть ходила.
— Цапля, — повторил Костя… —
А что такое, Павлуша, я вчера слышал вечером, — прибавил он, помолчав немного, — ты,
может быть, знаешь…
— Нет, не злые: деревяшки какие-то.
А впрочем, я не
могу на них пожаловаться. Соседи
есть: у помещика Касаткина дочь, образованная, любезная, добрейшая девица… не гордая…
Посередине кабака Обалдуй, совершенно «развинченный» и без кафтана, выплясывал вперепрыжку перед мужиком в сероватом армяке; мужичок, в свою очередь, с трудом топотал и шаркал ослабевшими ногами и, бессмысленно улыбаясь сквозь взъерошенную бороду, изредка помахивал одной рукой, как бы желая сказать: «куда ни шло!» Ничего не
могло быть смешней его лица; как он ни вздергивал кверху свои брови, отяжелевшие веки не хотели подняться,
а так и лежали на едва заметных, посоловелых, но сладчайших глазках.
— Да нет, — перебил он меня, — такие ли бывают хозяева! Вот видите ли, — продолжал он, скрутив голову набок и прилежно насасывая трубку, — вы так, глядя на меня,
можете подумать, что я и того…
а ведь я, должен вам признаться, воспитанье получил средственное; достатков не
было. Вы меня извините, я человек откровенный, да и наконец…
— В столице… ну, я не знаю, что там в столице хорошего. Посмотрим,
может быть, оно и хорошо…
А уж лучше деревни, кажется, и
быть ничего не
может.
— Договаривайте, друг мой, эх, договаривайте, — подхватил Лупихин. — Ведь вас, чего доброго, в судьи
могут избрать, и изберут, посмотрите. Ну, за вас, конечно,
будут думать заседатели, положим; да ведь надобно ж на всякий случай хоть чужую-то мысль уметь выговорить. Неравно заедет губернатор — спросит: отчего судья заикается? Ну, положим, скажут: паралич приключился; так бросьте ему, скажет, кровь.
А оно в вашем положении, согласитесь сами, неприлично.
—
А признайтесь-ка, — прибавил он, вдруг взглянув на меня сбоку, — я должен вам казаться большим чудаком, как говорится, оригиналом, или,
может быть, пожалуй, еще чем-нибудь похуже:
может быть, вы думаете, что я прикидываюсь чудаком?
Ну вот, теперь посудите сами: оригинальный человек пожал бы плечом,
может быть, вздохнул бы раза два, да и принялся бы жить по-своему;
а я, неоригинальное существо, начал заглядываться на балки.
В жену мою до того въелись все привычки старой девицы — Бетховен, ночные прогулки, резеда, переписка с друзьями, альбомы и прочее, — что ко всякому другому образу жизни, особенно к жизни хозяйки дома, она никак привыкнуть не
могла;
а между тем смешно же замужней женщине томиться безыменной тоской и
петь по вечерам «Не буди ты ее на заре».
— Нет, ради Бога, — прервал он меня, — не спрашивайте моего имени ни у меня, ни у других. Пусть я останусь для вас неизвестным существом, пришибленным судьбою Васильем Васильевичем. Притом же я, как человек неоригинальный, и не заслуживаю особенного имени…
А уж если вы непременно хотите мне дать какую-нибудь кличку, так назовите… назовите меня Гамлетом Щигровского уезда. Таких Гамлетов во всяком уезде много, но,
может быть, вы с другими не сталкивались… Засим прощайте.
И не столько смущали Чертопханова физические несходства этогоМалек-Аделя с тем…впрочем, их насчитывалось немного: у тогохвост и грива словно
были пожиже, и уши острей, и бабки короче, и глаза светлей — но это
могло только так казаться;
а смущали Чертопханова несходства, так сказать, нравственные.
—
А вот что. Поедемте в Алексеевку. Вы,
может, не знаете — хуторок такой
есть, матушке вашей принадлежит; отсюда верст восемь. Переночуем там,
а завтра…
— Что Поляков? Потужил, потужил — да и женился на другой, на девушке из Глинного. Знаете Глинное? От нас недалече. Аграфеной ее звали. Очень он меня любил, да ведь человек молодой — не оставаться же ему холостым. И какая уж я ему
могла быть подруга?
А жену он нашел себе хорошую, добрую, и детки у них
есть. Он тут у соседа в приказчиках живет: матушка ваша по пачпорту его отпустила, и очень ему, слава Богу, хорошо.
—
А то еще видела я сон, — начала она снова, —
а быть может, это
было мне видение — я уж и не знаю.
А то вот еще мне сказывал один начетчик:
была некая страна, и ту страну агаряне завоевали, и всех жителев они мучили и убивали; и что ни делали жители, освободить себя никак не
могли.
Пока Ермолай ходил за «простым» человеком, мне пришло в голову: не лучше ли мне самому съездить в Тулу? Во-первых, я, наученный опытом, плохо надеялся на Ермолая; я послал его однажды в город за покупками, он обещался исполнить все мои поручения в течение одного дня — и пропадал целую неделю, пропил все деньги и вернулся пеший, —
а поехал на беговых дрожках. Во-вторых, у меня
был в Туле барышник знакомый; я
мог купить у него лошадь на место охромевшего коренника.
Я опять высунулся из тарантаса; но я бы
мог остаться под навесом балчука, до того теперь явственно, хотя еще издалека, доносился до слуха моего стук тележных колес, людской посвист, бряцанье бубенчиков и даже топот конских ног; даже пенье и смех почудились мне. Ветер, правда, тянул оттуда, но не
было сомненья в том, что незнакомые проезжие на целую версту,
а может и на две, стали к нам ближе.