Был конец февраля; оттепель угрожала вьюгой; серенький туман
висел над землёю, скрывая небо, сузив пространство до размеров опрокинутой над Артамоновым чаши; из неё медленно сыпалась сырая, холодная пыль; тяжело оседая на волосах усов, бороды, она мешала дышать.
Осенняя беспросветная мгла
висела над землей, и что-то тяжелое чувствовалось в сыром воздухе, по которому проносились какие-то серые тени: может быть, это были низкие осенние облака, может быть — создания собственного расстроенного воображения.
Безмолвный, угрюмый, он не издавал лучей и
висел над землей как исполинская угроза каким-то близким, но неведомым бедствием.
Совсем рассвело, но ровно свинцовые тучи
висят над землей. В воздухе белая мгла, кругом над сырыми местами туманы… Пышет север холодом, завернул студеный утренник, побелели тесовые крыши. Ровно прикованный к раскрытому оконцу, стоит в раздумье Самоквасов.
Неточные совпадения
Дым, тяжело и медленно поднимаясь от
земли, сливается с горячим, влажным воздухом, низко
над людями
висит серое облако, дым напитан запахами болота и человечьего навоза.
Над землею висел раскаленный воздух, насыщенный влагою. Деревья и кусты поникли листвой и казались безжизненными.
От него оставалась куча досок и разной деревянной гнили, а выходная дверь странным образом
висела высоко
над землей.
Но до чтения ли, до письма ли было тут, когда душистые черемухи зацветают, когда пучок на березах лопается, когда черные кусты смородины опушаются беловатым пухом распускающихся сморщенных листочков, когда все скаты гор покрываются подснежными тюльпанами, называемыми сон, лилового, голубого, желтоватого и белого цвета, когда полезут везде из
земли свернутые в трубочки травы и завернутые в них головки цветов; когда жаворонки с утра до вечера
висят в воздухе
над самым двором, рассыпаясь в своих журчащих, однообразных, замирающих в небе песнях, которые хватали меня за сердце, которых я заслушивался до слез; когда божьи коровки и все букашки выползают на божий свет, крапивные и желтые бабочки замелькают, шмели и пчелы зажужжат; когда в воде движенье, на
земле шум, в воздухе трепет, когда и луч солнца дрожит, пробиваясь сквозь влажную атмосферу, полную жизненных начал…
Далее на стене, противуположной алькову,
над огромной рабочей конторкой, заваленной приходо-расходными книгами, счетами, мешочками с образцами семян ржи, ячменя, овса, планами на
земли, фасадами на постройки,
висел отлично гравированный портрет как бы рыцаря в шапочке и в мантии, из-под которой виднелись стальные латы, а внизу под портретом подпись: «Eques a victoria» [«Всадник-победитель» (лат.).], под которою, вероятно, рукою уж самого хозяина было прибавлено: «Фердинанд герцог Брауншвейг-Люнебургский, великий мастер всех соединенных лож».