Меня тотчас охватила неприятная, неподвижная сырость, точно я вошел в погреб; густая, высокая трава на
дне долины, вся мокрая, белела ровной скатертью; ходить по ней было как-то жутко.
А осенний, ясный, немножко холодный, утром морозный день, когда береза, словно сказочное дерево, вся золотая, красиво рисуется на бледно-голубом небе, когда низкое солнце уж не греет, но блестит ярче летнего, небольшая осиновая роща вся сверкает насквозь, словно ей весело и легко стоять голой, изморозь еще белеет на
дне долин, а свежий ветер тихонько шевелит и гонит упавшие покоробленные листья, — когда по реке радостно мчатся синие волны, мерно вздымая рассеянных гусей и уток; вдали мельница стучит, полузакрытая вербами, и, пестрея в светлом воздухе, голуби быстро кружатся над ней…
Заря прощается с землею, // Ложится пар на
дне долин, // Смотрю на лес, покрытый мглою, // И на огни его вершин.
Неточные совпадения
И в самом
деле, здесь все дышит уединением; здесь все таинственно — и густые сени липовых аллей, склоняющихся над потоком, который с шумом и пеною, падая с плиты на плиту, прорезывает себе путь между зеленеющими горами, и ущелья, полные мглою и молчанием, которых ветви разбегаются отсюда во все стороны, и свежесть ароматического воздуха, отягощенного испарениями высоких южных трав и белой акации, и постоянный, сладостно-усыпительный шум студеных ручьев, которые, встретясь в конце
долины, бегут дружно взапуски и наконец кидаются в Подкумок.
Многие были не без образования: председатель палаты знал наизусть «Людмилу» Жуковского, которая еще была тогда непростывшею новостию, и мастерски читал многие места, особенно: «Бор заснул,
долина спит», и слово «чу!» так, что в самом
деле виделось, как будто
долина спит; для большего сходства он даже в это время зажмуривал глаза.
В те
дни, когда в садах Лицея // Я безмятежно расцветал, // Читал охотно Апулея, // А Цицерона не читал, // В те
дни в таинственных
долинах, // Весной, при кликах лебединых, // Близ вод, сиявших в тишине, // Являться муза стала мне. // Моя студенческая келья // Вдруг озарилась: муза в ней // Открыла пир младых затей, // Воспела детские веселья, // И славу нашей старины, // И сердца трепетные сны.
Кулигин (поет). «Среди
долины ровныя, на гладкой высоте…» (Перестает петь.) Чудеса, истинно надобно сказать, что чудеса! Кудряш! Вот, братец ты мой, пятьдесят лет я каждый
день гляжу за Волгу и все наглядеться не могу.
В прекрасный летний
день, // Бросая по
долине тень, // Листы на дереве с зефирами шептали, // Хвалились густотой, зелёностью своей // И вот как о себе зефирам толковали: // «Не правда ли, что мы краса
долины всей?