Неточные совпадения
Ермолай, этот беззаботный и добродушный человек, обходился с ней жестоко и грубо, принимал у
себя дома грозный и суровый вид — и бедная его жена не
знала, чем угодить ему, трепетала от его взгляда, на последнюю копейку покупала ему вина и подобострастно покрывала его своим тулупом, когда он, величественно развалясь на печи, засыпал богатырским сном.
— И пошел. Хотел было справиться, не оставил ли покойник какого по
себе добра, да толку не добился. Я хозяину-то его говорю: «Я, мол, Филиппов отец»; а он мне говорит: «А я почем
знаю? Да и сын твой ничего, говорит, не оставил; еще у меня в долгу». Ну, я и пошел.
Надо
себе, наконец, цену
знать.
«Вот если бы я
знала, что я в живых останусь и опять в порядочные барышни попаду, мне бы стыдно было, точно стыдно… а то что?» — «Да кто вам сказал, что вы умрете?» — «Э, нет, полно, ты меня не обманешь, ты лгать не умеешь, посмотри на
себя».
А теперь я от
себя прибавлю только то, что на другой же день мы с Ермолаем чем свет отправились на охоту, а с охоты домой, что чрез неделю я опять зашел к Радилову, но не застал ни его, ни Ольги дома, а через две недели
узнал, что он внезапно исчез, бросил мать, уехал куда-то с своей золовкой.
Позвал его к
себе Василий Николаич и говорит, а сам краснеет, и так,
знаете, дышит скоро: «Будь справедлив у меня, не притесняй никого, слышишь?» Да с тех пор его к своей особе и не требовал!
—
Знаю,
знаю, что ты мне скажешь, — перебил его Овсяников, — точно: по справедливости должен человек жить и ближнему помогать обязан есть. Бывает, что и
себя жалеть не должен… Да ты разве все так поступаешь? Не водят тебя в кабак, что ли? не поят тебя, не кланяются, что ли: «Дмитрий Алексеич, дескать, батюшка, помоги, а благодарность мы уж тебе предъявим», — да целковенький или синенькую из-под полы в руку? А? не бывает этого? сказывай, не бывает?
— Позвольте
себя рекомендовать, — начал он мягким и вкрадчивым голосом, — я здешний охотник Владимир… Услышав о вашем прибытии и
узнав, что вы изволили отправиться на берега нашего пруда, решился, если вам не будет противно, предложить вам свои услуги.
До сих пор я все еще не терял надежды сыскать дорогу домой; но тут я окончательно удостоверился в том, что заблудился совершенно, и, уже нисколько не стараясь
узнавать окрестные места, почти совсем потонувшие во мгле, пошел
себе прямо, по звездам — наудалую…
Гаврила-то плотник так и обмер, братцы мои, а она,
знай, хохочет, да его все к
себе этак рукой зовет.
Уж Гаврила было и встал, послушался было русалки, братцы мои, да,
знать, Господь его надоумил: положил-таки на
себя крест…
— С тех пор… Какова теперь! Но а говорят, прежде красавица была. Водяной ее испортил.
Знать, не ожидал, что ее скоро вытащут. Вот он ее, там у
себя на дне, и испортил.
Другие бабы ничего, идут
себе мимо с корытами, переваливаются, а Феклиста поставит корыто наземь и станет его кликать: «Вернись, мол, вернись, мой светик! ох, вернись, соколик!» И как утонул, Господь
знает.
Он удивительно хорошо
себя держит, осторожен, как кошка, и ни в какую историю замешан отроду не бывал, хотя при случае дать
себя знать и робкого человека озадачить и срезать любит.
В тот же день я вернулся домой. Неделю спустя я
узнал, что госпожа Лоснякова оставила и Павла и Николая у
себя в услужении, а девку Татьяну сослала: видно, не понадобилась.
Караковая коренная стоит
себе, закинув шею, словно лебедь, грудь вперед, ноги как стрелы,
знай головой помахивает да гордо щурится…
Особенно любит она глядеть на игры и шалости молодежи; сложит руки под грудью, закинет голову, прищурит глаза и сидит, улыбаясь, да вдруг вздохнет и скажет: «Ах вы, детки мои, детки!..» Так, бывало, и хочется подойти к ней, взять ее за руку и сказать: «Послушайте, Татьяна Борисовна, вы
себе цены не
знаете, ведь вы, при всей вашей простоте и неучености, — необыкновенное существо!» Одно имя ее звучит чем-то знакомым, приветным, охотно произносится, возбуждает дружелюбную улыбку.
Кто не
знал ни зависти, ни самолюбия, кто бескорыстно жертвовал
собою, кто охотно подчинялся людям, не стоившим развязать ремень от сапог его?..
Я не посмел разочаровать больного — и в самом деле, зачем ему было
знать, что Даша его теперь поперек
себя толще, водится с купцами — братьями Кондачковыми, белится и румянится, пищит и бранится.
Это человек опытный,
себе на уме, не злой и не добрый, а более расчетливый; это тертый калач, который
знает людей и умеет ими пользоваться.
В этом человеке было много загадочного; казалось, какие-то громадные силы угрюмо покоились в нем, как бы
зная, что раз поднявшись, что сорвавшись раз на волю, они должны разрушить и
себя и все, до чего ни коснутся; и я жестоко ошибаюсь, если в жизни этого человека не случилось уже подобного взрыва, если он, наученный опытом и едва спасшись от гибели, неумолимо не держал теперь самого
себя в ежовых рукавицах.
Но мое полудобровольное ослепление все еще продолжалось: не хотелось,
знаете, самого
себя «заушить»; наконец в одно прекрасное утро я открыл глаза.
Разумеется, власти, с своей стороны, ему тоже не спускали и при случае давали
себя знать; но все-таки его побаивались, потому что горячка он был страшная и со второго слова предлагал резаться на ножах.
— Что Поляков? Потужил, потужил — да и женился на другой, на девушке из Глинного.
Знаете Глинное? От нас недалече. Аграфеной ее звали. Очень он меня любил, да ведь человек молодой — не оставаться же ему холостым. И какая уж я ему могла быть подруга? А жену он нашел
себе хорошую, добрую, и детки у них есть. Он тут у соседа в приказчиках живет: матушка ваша по пачпорту его отпустила, и очень ему, слава Богу, хорошо.
— А то я молитвы читаю, — продолжала, отдохнув немного, Лукерья. — Только немного я
знаю их, этих самых молитв. Да и на что я стану Господу Богу наскучать? О чем я его просить могу? Он лучше меня
знает, чего мне надобно. Послал он мне крест — значит меня он любит. Так нам велено это понимать. Прочту Отче наш, Богородицу, акафист всем скорбящим — да и опять полеживаю
себе безо всякой думочки. И ничего!
—
Знаю, барин, что для моей пользы. Да, барин, милый, кто другому помочь может? Кто ему в душу войдет? Сам
себе человек помогай! Вы вот не поверите — а лежу я иногда так-то одна… и словно никого в целом свете, кроме меня, нету. Только одна я — живая! И чудится мне, будто что меня осенит… Возьмет меня размышление — даже удивительно!
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ну что ты? к чему? зачем? Что за ветреность такая! Вдруг вбежала, как угорелая кошка. Ну что ты нашла такого удивительного? Ну что тебе вздумалось? Право, как дитя какое-нибудь трехлетнее. Не похоже, не похоже, совершенно не похоже на то, чтобы ей было восемнадцать лет. Я не
знаю, когда ты будешь благоразумнее, когда ты будешь вести
себя, как прилично благовоспитанной девице; когда ты будешь
знать, что такое хорошие правила и солидность в поступках.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про
себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне
узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Я
узнал это от самых достоверных людей, хотя он представляет
себя частным лицом.
— дворянин учится наукам: его хоть и секут в школе, да за дело, чтоб он
знал полезное. А ты что? — начинаешь плутнями, тебя хозяин бьет за то, что не умеешь обманывать. Еще мальчишка, «Отче наша» не
знаешь, а уж обмериваешь; а как разопрет тебе брюхо да набьешь
себе карман, так и заважничал! Фу-ты, какая невидаль! Оттого, что ты шестнадцать самоваров выдуешь в день, так оттого и важничаешь? Да я плевать на твою голову и на твою важность!
О! я шутить не люблю. Я им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да что в самом деле? Я такой! я не посмотрю ни на кого… я говорю всем: «Я сам
себя знаю, сам». Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается и чуть-чуть не шлепается на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)