Неточные совпадения
Водились за
ним, правда, некоторые слабости:
он, например, сватался за всех богатых невест в губернии и, получив отказ от руки и от дому, с сокрушенным сердцем доверял свое горе всем друзьям и знакомым, а родителям невест продолжал
посылать в подарок кислые персики и другие сырые произведения своего сада; любил повторять один и тот же анекдот, который, несмотря на уважение г-на Полутыкина
к его достоинствам, решительно никогда никого не смешил; хвалил сочинение Акима Нахимова и повесть Пинну;заикался; называл свою собаку Астрономом; вместо однакоговорил одначеи завел у себя в доме французскую кухню, тайна которой, по понятиям
его повара, состояла в полном изменении естественного вкуса каждого кушанья: мясо у этого искусника отзывалось рыбой, рыба — грибами, макароны — порохом; зато ни одна морковка не попадала в суп, не приняв вида ромба или трапеции.
— До меня верст пять будет, — прибавил
он, — пешком
идти далеко; зайдемте сперва
к Хорю. (Читатель позволит мне не передавать
его заиканья.)
И
пойдет Ермолай с своим Валеткой в темную ночь, через кусты да водомоины, а мужичок Софрон
его, пожалуй,
к себе на двор не пустит, да еще, чего доброго, шею
ему намнет: не беспокой-де честных людей.
— Зачем я
к нему пойду?.. За мной и так недоимка. Сын-то у меня перед смертию с год хворал, так и за себя оброку не взнес… Да мне с полугоря: взять-то с меня нечего… Уж, брат, как ты там ни хитри, — шалишь: безответная моя голова! (Мужик рассмеялся.) Уж
он там как ни мудри, Кинтильян-то Семеныч, а уж…
— У тебя все добрые… А что, — продолжал Овсяников, обращаясь
к жене, —
послали ему… ну, там, ты знаешь…
Лежёня посадили в сани.
Он задыхался от радости, плакал, дрожал, кланялся, благодарил помещика, кучера, мужиков. На
нем была одна зеленая фуфайка с розовыми лентами, а мороз трещал на
славу. Помещик молча глянул на
его посиневшие и окоченелые члены, завернул несчастного в свою шубу и привез
его домой. Дворня сбежалась. Француза наскоро отогрели, накормили и одели. Помещик повел
его к своим дочерям.
В пылу перестрелки мы не обращали внимания на состояние нашего дощаника — как вдруг, от сильного движения Ермолая (
он старался достать убитую птицу и всем телом налег на край), наше ветхое судно наклонилось, зачерпнулось и торжественно
пошло ко дну,
к счастью, не на глубоком месте.
Пошел тот опять
к двери наверху, да по лестнице спущаться стал, и этак спущается, словно не торопится; ступеньки под
ним так даже и стонут…
Вот
идет Ермил
к лошади, а лошадь от
него таращится, храпит, головой трясет; однако
он ее отпрукал, сел на нее с барашком и поехал опять, барашка перед собой держит.
Он идет к неотступному жару полудня;
он словно рожден
им, словно вызван
им из раскаленной земли.
И Ерофей медлительно слез с облучка, отвязал ведерку,
пошел к пруду и, вернувшись, не без удовольствия слушал, как шипела втулка колеса, внезапно охваченная водою… Раз шесть приходилось
ему на каких-нибудь десяти верстах обливать разгоряченную ось, и уже совсем завечерело, когда мы возвратились домой.
Софронов сын, трехаршинный староста, по всем признакам человек весьма глупый, также
пошел за нами, да еще присоединился
к нам земский Федосеич, отставной солдат с огромными усами и престранным выражением лица: точно
он весьма давно тому назад чему-то необыкновенно удивился да с тех пор уж и не пришел в себя.
Аркадий Павлыч обернулся
к ним спиной. «Вечно неудовольствия», — проговорил
он сквозь зубы и
пошел большими шагами домой. Софрон отправился вслед за
ним. Земский выпучил глаза, словно куда-то очень далеко прыгнуть собирался. Староста выпугнул уток из лужи. Просители постояли еще немного на месте, посмотрели друг на друга и поплелись, не оглядываясь, восвояси.
Мы
пошли: Бирюк впереди, я за
ним. Бог
его знает, как
он узнавал дорогу, но
он останавливался только изредка, и то для того, чтобы прислушиваться
к стуку топора. «Вишь, — бормотал
он сквозь зубы, — слышите? слышите?» — «Да где?» Бирюк пожимал плечами. Мы спустились в овраг, ветер затих на мгновенье — мерные удары ясно достигли до моего слуха. Бирюк глянул на меня и качнул головой. Мы
пошли далее по мокрому папоротнику и крапиве. Глухой и продолжительный гул раздался…
— Подрядчика, батюшка. Стали мы ясень рубить, а
он стоит да смотрит… Стоял, стоял, да и
пойди за водой
к колодцу: слышь, пить захотелось. Как вдруг ясень затрещит да прямо на
него. Мы
ему кричим: беги, беги, беги…
Ему бы в сторону броситься, а
он возьми да прямо и побеги… заробел, знать. Ясень-то
его верхними сучьями и накрыл. И отчего так скоро повалился, — Господь
его знает… Разве сердцевина гнила была.
К нему тоже
шло названье Моргача, хотя
он глазами не моргал более других людей; известное дело: русский народ на прозвища мастер.
Его потащили
к стойке;
он подозвал
к ней расплакавшегося серого мужичка,
послал целовальникова сынишку за рядчиком, которого, однако, тот не сыскал, и начался пир.
Войницын покорялся своей участи, брал билет, показывал нумер и
шел садиться
к окну, пока предшественник
его отвечал на свой вопрос.
— А Господь
его ведает, батюшка. Проявился у нас жид какой-то; и отколе
его принесло — кто
его знает? Вася,
иди, сударик,
к маме; кш, кш, поскудный!
В течение рассказа Чертопханов сидел лицом
к окну и курил трубку из длинного чубука; а Перфишка стоял на пороге двери, заложив руки за спину и, почтительно взирая на затылок своего господина, слушал повесть о том, как после многих тщетных попыток и разъездов Пантелей Еремеич наконец попал в Ромны на ярмарку, уже один, без жида Лейбы, который, по слабости характера, не вытерпел и бежал от
него; как на пятый день, уже собираясь уехать,
он в последний раз
пошел по рядам телег и вдруг увидал, между тремя другими лошадьми, привязанного
к хребтуку, — увидал Малек-Аделя!
Золотой голосок малиновки звучит невинной, болтливой радостью:
он идет к запаху ландышей.
Неточные совпадения
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как
пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что
он такое и в какой мере нужно
его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит
к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Анна Андреевна. Где ж, где ж
они? Ах, боже мой!.. (Отворяя дверь.)Муж! Антоша! Антон! (Говорит скоро.)А все ты, а всё за тобой. И
пошла копаться: «Я булавочку, я косынку». (Подбегает
к окну и кричит.)Антон, куда, куда? Что, приехал? ревизор? с усами! с какими усами?
Сначала
он принял было Антона Антоновича немного сурово, да-с; сердился и говорил, что и в гостинице все нехорошо, и
к нему не поедет, и что
он не хочет сидеть за
него в тюрьме; но потом, как узнал невинность Антона Антоновича и как покороче разговорился с
ним, тотчас переменил мысли, и,
слава богу, все
пошло хорошо.
Городничий. Полно вам, право, трещотки какие! Здесь нужная вещь: дело
идет о жизни человека… (
К Осипу.)Ну что, друг, право, мне ты очень нравишься. В дороге не мешает, знаешь, чайку выпить лишний стаканчик, —
оно теперь холодновато. Так вот тебе пара целковиков на чай.
Трубят рога охотничьи, // Помещик возвращается // С охоты. Я
к нему: // «Не выдай! Будь заступником!» // — В чем дело? — Кликнул старосту // И мигом порешил: // — Подпаска малолетнего // По младости, по глупости // Простить… а бабу дерзкую // Примерно наказать! — // «Ай, барин!» Я подпрыгнула: // «Освободил Федотушку! //
Иди домой, Федот!»