Неточные совпадения
Уже несколько часов бродил я с ружьем по полям и, вероятно, прежде вечера не вернулся бы в постоялый двор
на большой Курской дороге, где ожидала меня
моя тройка, если б чрезвычайно мелкий и холодный дождь, который с самого утра, не хуже
старой девки, неугомонно и безжалостно приставал ко мне, не заставил меня наконец искать где-нибудь поблизости хотя временного убежища.
Смотритель, человек уже
старый, угрюмый, с волосами, нависшими над самым носом, с маленькими заспанными глазами,
на все
мои жалобы и просьбы отвечал отрывистым ворчаньем, в сердцах хлопал дверью, как будто сам проклинал свою должность, и, выходя
на крыльцо, бранил ямщиков, которые медленно брели по грязи с пудовыми дугами
на руках или сидели
на лавке, позевывая и почесываясь, и не обращали особенного внимания
на гневные восклицания своего начальника.
Иноходец
мой так и плывет, пристяжные совершенно, скажу вам, завихрились — вот уж и кукуевскую церковь видно; глядь, ползет по дороге
старый зеленый возок и лакей
на запятках торчит…
Что ж вы думаете? ведь узнала барыня Матрену и меня узнала,
старая, да жалобу
на меня и подай: беглая, дескать,
моя девка у дворянина Каратаева проживает; да тут же и благодарность, как следует, предъявила.
В одно прекрасное утро родилась
на мой счет сплетня (кто ее произвел
на свет Божий, не знаю: должно быть, какая-нибудь
старая дева мужеского пола, — таких
старых дев в Москве пропасть), родилась и принялась пускать отпрыски и усики, словно земляника.
В жену
мою до того въелись все привычки
старой девицы — Бетховен, ночные прогулки, резеда, переписка с друзьями, альбомы и прочее, — что ко всякому другому образу жизни, особенно к жизни хозяйки дома, она никак привыкнуть не могла; а между тем смешно же замужней женщине томиться безыменной тоской и петь по вечерам «Не буди ты ее
на заре».
Призадумался
мой Еремей Лукич: дело, думает, не ладно… колдовство проклятое замешалось… да вдруг и прикажи перепороть всех
старых баб
на деревне.
Примется Чертопханов расписывать своего Малек-Аделя — откуда речи берутся! А уж как он его холил и лелеял! Шерсть
на нем отливала серебром — да не
старым, а новым, что с темным глянцем; повести по ней ладонью — тот же бархат! Седло, чепрачок, уздечка — вся как есть сбруя до того была ладно пригнана, в порядке, вычищена — бери карандаш и рисуй! Чертопханов — чего больше? — сам собственноручно и челку заплетал своему любимцу, и гриву и хвост
мыл пивом, и даже копыта не раз мазью смазывал…
— Ну, посуди, Лейба, друг
мой, — ты умный человек: кому, как не
старому хозяину, дался бы Малек-Адель в руки! Ведь он и оседлал его, и взнуздал, и попону с него снял — вон она
на сене лежит!.. Просто как дома распоряжался! Ведь всякого другого, не хозяина, Малек-Адель под ноги бы смял! Гвалт поднял бы такой, всю деревню бы переполошил! Согласен ты со мною?
Вошедший
на минутку Ермолай начал меня уверять, что «этот дурак (вишь, полюбилось слово! — заметил вполголоса Филофей), этот дурак совсем счету деньгам не знает», — и кстати напомнил мне, как лет двадцать тому назад постоялый двор, устроенный
моей матушкой
на бойком месте,
на перекрестке двух больших дорог, пришел в совершенный упадок оттого, что
старый дворовый, которого посадили туда хозяйничать, действительно не знал счета деньгам, а ценил их по количеству — то есть отдавал, например, серебряный четвертак за шесть медных пятаков, причем, однако, сильно ругался.
Неточные совпадения
— Скажи! — // «Идите по лесу, // Против столба тридцатого // Прямехонько версту: // Придете
на поляночку, // Стоят
на той поляночке // Две
старые сосны, // Под этими под соснами // Закопана коробочка. // Добудьте вы ее, — // Коробка та волшебная: // В ней скатерть самобраная, // Когда ни пожелаете, // Накормит, напоит! // Тихонько только молвите: // «Эй! скатерть самобраная! // Попотчуй мужиков!» // По вашему хотению, // По
моему велению, // Все явится тотчас. // Теперь — пустите птенчика!»
Под песню ту удалую // Раздумалась, расплакалась // Молодушка одна: // «
Мой век — что день без солнышка, //
Мой век — что ночь без месяца, // А я, млада-младешенька, // Что борзый конь
на привязи, // Что ласточка без крыл! //
Мой старый муж, ревнивый муж, // Напился пьян, храпом храпит, // Меня, младу-младешеньку, // И сонный сторожит!» // Так плакалась молодушка // Да с возу вдруг и спрыгнула! // «Куда?» — кричит ревнивый муж, // Привстал — и бабу за косу, // Как редьку за вихор!
Г-жа Простакова. Ты же еще,
старая ведьма, и разревелась. Поди, накорми их с собою, а после обеда тотчас опять сюда. (К Митрофану.) Пойдем со мною, Митрофанушка. Я тебя из глаз теперь не выпущу. Как скажу я тебе нещечко, так пожить
на свете слюбится. Не век тебе,
моему другу, не век тебе учиться. Ты, благодаря Бога, столько уже смыслишь, что и сам взведешь деточек. (К Еремеевне.) С братцем переведаюсь не по-твоему. Пусть же все добрые люди увидят, что мама и что мать родная. (Отходит с Митрофаном.)
— Ишь тебя,
старого пса, ущемило! Или мало
на стыдобушку
мою насмотрелся! — огрызнулась Аленка.
— О, нет! — сказала Долли. — Первое время было неудобно, а теперь всё прекрасно устроилось благодаря
моей старой няне, — сказала она, указывая
на Матрену Филимоновну, понимавшую, что говорят о ней, и весело и дружелюбно улыбавшуюся Левину. Она знала его и знала, что это хороший жених барышне, и желала, чтобы дело сладилось.