Это было существо доброе, умное, молчаливое, с теплым сердцем; но, бог знает отчего, от долгого ли житья в деревне, от других ли каких причин, у ней на дне души (если только есть дно у души) таилась рана, или, лучше сказать, сочилась ранка, которую ничем
не можно было излечить, да и назвать ее ни она не умела, ни я не мог.
Неточные совпадения
— Вон один, пострел,
не женится, — отвечал он, указывая на Федю, который по-прежнему прислонился к двери. — Васька, тот еще молод, тому погодить
можно.
Наказать его
можно, но он, по-моему,
не виноват.
Все лицо его было невелико, худо, в веснушках, книзу заострено, как у белки; губы едва было
можно различить; но странное впечатление производили его большие, черные, жидким блеском блестевшие глаза; они, казалось, хотели что-то высказать, для чего на языке, — на его языке по крайней мере, —
не было слов.
— И сам ума
не приложу, батюшка, отцы вы наши: видно, враг попутал. Да, благо, подле чужой межи оказалось; а только, что греха таить, на нашей земле. Я его тотчас на чужой-то клин и приказал стащить, пока
можно было, да караул приставил и своим заказал: молчать, говорю. А становому на всякий случай объяснил: вот какие порядки, говорю; да чайком его, да благодарность… Ведь что, батюшка, думаете? Ведь осталось у чужаков на шее; а ведь мертвое тело, что двести рублев — как калач.
— Оно, пожалуй,
можно и здесь, — возразил толстяк, — вот,
не угодно ли сюда. (Он повел меня в другую комнату, только
не в ту, из которой вышел.) Хорошо ли здесь вам будет?
Купец… как
можно: купец
не то, что барин.
Состоял он в молодые годы адъютантом у какого-то значительного лица, которого иначе и
не называет как по имени и по отчеству; говорят, будто бы он принимал на себя
не одни адъютантские обязанности, будто бы, например, облачившись в полную парадную форму и даже застегнув крючки, парил своего начальника в бане — да
не всякому слуху
можно верить.
Скончался ваш друг в совершенной памяти и,
можно сказать, с таковою же бесчувственностию,
не изъявляя никаких знаков сожаления, даже когда мы целым семейством с ним прощались.
Признаться сказать, ни в какое время года Колотовка
не представляет отрадного зрелища; но особенно грустное чувство возбуждает она, когда июльское сверкающее солнце своими неумолимыми лучами затопляет и бурые, полуразметанные крыши домов, и этот глубокий овраг, и выжженный, запыленный выгон, по которому безнадежно скитаются худые, длинноногие курицы, и серый осиновый сруб с дырами вместо окон, остаток прежнего барского дома, кругом заросший крапивой, бурьяном и полынью и покрытый гусиным пухом, черный, словно раскаленный пруд, с каймой из полувысохшей грязи и сбитой набок плотиной, возле которой, на мелко истоптанной, пепеловидной земле овцы, едва дыша и чихая от жара, печально теснятся друг к дружке и с унылым терпеньем наклоняют головы как
можно ниже, как будто выжидая, когда ж пройдет наконец этот невыносимый зной.
Выражение его смуглого с свинцовым отливом лица, особенно его бледных губ,
можно было бы назвать почти свирепым, если б оно
не было так спокойно-задумчиво.
Не лучше ли вам пристроиться, жениться, поискать хорошей партии; богатые невесты редки, но девицу бедную, зато хорошей нравственности, найти
можно».
— «Ну, — говорит он, — Петр Петрович, девка-то у вас, мы ведь
не в Швейцарии живем… а на Лампурдоса поменяться лошадкой
можно;
можно, пожалуй, его и так взять».
Я, признаюсь,
не слишком люблю это дерево — осину — с ее бледно-лиловым стволом и серо-зеленой металлической листвой, которую она вздымает как
можно выше и дрожащим веером раскидывает на воздухе;
не люблю я вечное качанье ее круглых неопрятных листьев, неловко прицепленных к длинным стебелькам.
— Поздравляю вас, милостивый государь, поздравляю, — продолжал он, — правда,
не всякий,
можно сказать, согласился бы таким образом зарррработывать себе насущный хлеб; но de gustibus non est disputandum — то есть у всякого свой вкус…
Не правда ли?
— Как
не надо? Из цыганки-проходимицы в барыни попала — да
не надо? Как
не надо, хамово ты отродье? Разве этому
можно поверить? Тут измена кроется, измена!
— Как же ты это так, братец? Разве этак
можно, а? Иль ты
не знаешь, что за это… ответственность бывает большая, а?
— И про себя и голосом. Громко-то
не могу, а все — понять
можно. Вот я вам сказывала — девочка ко мне ходит. Сиротка, значит, понятливая. Так вот я ее выучила; четыре песни она уже у меня переняла. Аль
не верите? Постойте, я вам сейчас…
—
Можно, — ответил Ермолай с обычной своей невозмутимостью. — Вы про здешнюю деревню сказали верно; а только в этом самом месте проживал один крестьянин. Умнеющий! богатый! Девять лошадей имел. Сам-то он помер, и старший сын теперь всем орудует. Человек — из глупых глупый, ну, однако, отцовское добро протрясти
не успел. Мы у него лошадьми раздобудемся. Прикажите, я его приведу. Братья у него, слышно, ребята шустрые… а все-таки он им голова.
Филофей ничего ему
не возразил, как бы сознавая, что называться Филофеем точно
не совсем ловко и что за такое имя даже упрекать
можно человека, хотя собственно виноват тут поп, которого при крещении
не ублаготворили как следует.
«Восемь верст, — подумалось мне. — Раньше часу
не доедем. Соснуть пока
можно».
Я приподнялся на сене. Голова коренника
не шевелилась над водою. Только и
можно было видеть, при ясном свете месяца, как одно его ухо чуть-чуть двигалось то взад, то вперед.
Неточные совпадения
Аммос Федорович. Помилуйте, как
можно! и без того это такая честь… Конечно, слабыми моими силами, рвением и усердием к начальству… постараюсь заслужить… (Приподымается со стула, вытянувшись и руки по швам.)
Не смею более беспокоить своим присутствием.
Не будет ли какого приказанья?
Анна Андреевна. Ты, Антоша, всегда готов обещать. Во-первых, тебе
не будет времени думать об этом. И как
можно и с какой стати себя обременять этакими обещаниями?
Осип. Ваше высокоблагородие! зачем вы
не берете? Возьмите! в дороге все пригодится. Давай сюда головы и кулек! Подавай все! все пойдет впрок. Что там? веревочка? Давай и веревочку, — и веревочка в дороге пригодится: тележка обломается или что другое, подвязать
можно.
Городничий (в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде
не оборвется! А ведь какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем бы придавил его. Ну, да постой, ты у меня проговоришься. Я тебя уж заставлю побольше рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили заметить. Что
можно сделать в глуши? Ведь вот хоть бы здесь: ночь
не спишь, стараешься для отечества,
не жалеешь ничего, а награда неизвестно еще когда будет. (Окидывает глазами комнату.)Кажется, эта комната несколько сыра?
Артемий Филиппович (
не давая письма). Нет, это место
можно пропустить, а там дальше разборчиво.