Неточные совпадения
Вот, например, вы мне говорите теперь и то, и то насчет того,
ну, то есть, насчет дворовых людей…
—
Ну,
вот видите: а земли самая малость, только и есть что господский лес.
—
Ну,
вот видите… Степа, дай-ка червяка… А, Степа? что ты, заснул, что ли?
Больная, как увидела мать, и говорит: «
Ну,
вот, хорошо, что пришла… посмотри-ка на нас, мы друг друга любим, мы друг другу слово дали».
— А
вот это, — подхватил Радилов, указывая мне на человека высокого и худого, которого я при входе в гостиную не заметил, — это Федор Михеич… Ну-ка, Федя, покажи свое искусство гостю. Что ты забился в угол-то?
— А
вот и Оля! — заметил Радилов, слегка отвернув голову, — прошу любить и жаловать…
Ну, пойдемте обедать.
— «
Ну, — подумал я про себя, — плохо тебе, Михайло Михайлыч…» А
вот выздоровел и жив до сих пор, как изволите видеть.
«
Ну,
вот видишь, — продолжал спокойным голосом Овсяников, поднимаясь с земли, — я тебе говорил».
—
Ну, подойди, подойди, — заговорил старик, — чего стыдишься? Благодари тетку, прощен…
Вот, батюшка, рекомендую, — продолжал он, показывая на Митю, — и родной племянник, а не слажу никак. Пришли последние времена! (Мы друг другу поклонились.)
Ну, говори, что ты там такое напутал? За что на тебя жалуются, сказывай.
—
Ну, счастлив твой Бог, — возразил помещик… — Ребята, отпустите его;
вот вам двугривенный на водку.
—
Вот, дети, — сказал он им, — учитель вам сыскан. Вы всё приставали ко мне: выучи-де нас музыке и французскому диалекту:
вот вам и француз, и на фортопьянах играет…
Ну, мусье, — продолжал он, указывая на дрянные фортепьянишки, купленные им за пять лет у жида, который, впрочем, торговал одеколоном, — покажи нам свое искусство: жуэ!
Вот мы остались и лежим все вместе, и зачал Авдюшка говорить, что, мол, ребята,
ну, как домовой придет?..
— Сломалась-то она сломалась;
ну, а до выселок доберемся… шагом, то есть. Тут
вот за рощей направо есть выселки, Юдиными прозываются.
— Нет, недавно: года четыре. При старом барине мы всё жили на своих прежних местах, а
вот опека переселила. Старый барин у нас был кроткая душа, смиренник, царство ему небесное!
Ну, опека, конечно, справедливо рассудила; видно, уж так пришлось.
— Лучше… лучше. Там места привольные, речные, гнездо наше; а здесь теснота, сухмень… Здесь мы осиротели. Там у нас, на Красивой-то на Мечи, взойдешь ты на холм, взойдешь — и, Господи Боже мой, что это? а?.. И река-то, и луга, и лес; а там церковь, а там опять пошли луга. Далече видно, далече.
Вот как далеко видно… Смотришь, смотришь, ах ты, право!
Ну, здесь точно земля лучше: суглинок, хороший суглинок, говорят крестьяне; да с меня хлебушка-то всюду вдоволь народится.
Ну,
вот пошел бы я туда… и
вот… и уж и…
— Да! (Он почесал свой загорелый затылок.)
Ну, ты, тово, ступай, — заговорил он вдруг, беспорядочно размахивая руками, — во…
вот, как мимо леска пойдешь,
вот как пойдешь — тут те и будет дорога; ты ее-то брось, дорогу-то, да все направо забирай, все забирай, все забирай, все забирай…
Ну, там те и будет Ананьево. А то и в Ситовку пройдешь.
—
Ну, Лиса Патрикевна, пошла хвостом вилять!.. Я его дождусь, — с сердцем проговорил Павел и ударил рукой по столу. — А, да
вот он и жалует, — прибавил он, взглянув в окошко, — легок на помине. Милости просим! (Он встал.)
—
Ну, хорошо, хорошо, ступай… Прекрасный человек, — продолжал Мардарий Аполлоныч, глядя ему вслед, — очень я им доволен; одно — молод еще. Всё проповеди держит, да
вот вина не пьет. Но вы-то как, мой батюшка?.. Что вы, как вы? Пойдемте-ка на балкон — вишь, вечер какой славный.
Недавно купил я в городе жернова;
ну, привез их домой, да как стал их с телеги-то выкладывать, понатужился, знать, что ли, в череве-то у меня так екнуло, словно оборвалось что… да
вот с тех пор все и нездоровится.
Дикий-Барин посмеивался каким-то добрым смехом, которого я никак не ожидал встретить на его лице; серый мужичок то и дело твердил в своем уголку, утирая обоими рукавами глаза, щеки, нос и бороду: «А хорошо, ей-богу хорошо,
ну,
вот будь я собачий сын, хорошо!», а жена Николая Иваныча, вся раскрасневшаяся, быстро встала и удалилась.
Ну,
вот я ее полюбил, — такой, право, анекдот-с —
ну, и она.
Ну,
вот в один, как говорится, прекрасный день я и велел заложить себе дрожки тройкой, — в корню ходил у меня иноходец, азиятец необыкновенный, зато и назывался Лампурдос, — оделся получше и поехал к Матрениной барыне.
Да разве я в своих холопьях не вольна?» — «Да ведь она не ваша!» — «
Ну, уж про это Марья Ильинична знает; не ваше, батюшка, дело; а
вот я ужо Матрешке-то покажу, чья она холопка».
Ну, однако ж, наконец и мне стыдно стало; говорю ей: «Матрена, слезами горю не пособить, а
вот что: надобно действовать, как говорится, решительно; надобно тебе бежать со мной;
вот как надобно действовать».
Ну,
вот сказывай: старостиных кулаков отведывала, а?» Матрена так и вспыхнула, и губы у ней задрожали.
— «
Ну,
вот видишь; а брат твой от этого не пропадет».
Ну,
вот она и поселилась у меня.
Я ему говорю: «
Ну, об этом мы, разумеется, с вами побеседуем, а
вот не хотите ли перекусить с дороги?» Перекусить-то он согласился, но говорит: «Правосудие требует, Петр Петрович, сами посудите».
—
Вот здесь, — говорил он, заботливо усаживая меня в кресла, — здесь вам будет хорошо. Человек, пива! нет, то есть шампанского!
Ну, признаюсь, не ожидал, не ожидал… Давно ли? надолго ли?
Вот привел Бог, как говорится, того…
Чертопханов поставил коня в прежнее его стойло, слегка хлопнул его по крупу и промолвил: «
Ну,
вот ты и дома опять!
В предчувствии торжества, столь чудным образом повторенного торжества, — Чертопханов загоготал победоносно, потряс нагайкой — охотники сами скакали, а сами не спускали глаз с лихого наездника, — конь его летел стрелою,
вот уже водомоина перед самым носом —
ну,
ну, разом, как тогда!..
Вот и порешили господа, что лечить меня больше нечего, а в барском доме держать калек неспособно…
ну, и переслали меня сюда — потому тут у меня родственники есть.
—
Ну, зимою, конечно, мне хуже: потому — темно; свечку зажечь жалко, да и к чему? Я хоть грамоте знаю и читать завсегда охоча была, но что читать? Книг здесь нет никаких, да хоть бы и были, как я буду держать ее, книгу-то? Отец Алексей мне, для рассеянности, принес календарь, да видит, что пользы нет, взял да унес опять. Однако хоть и темно, а все слушать есть что: сверчок затрещит али мышь где скрестись станет.
Вот тут-то хорошо: не думать!
— А
вот намеднись, — кучер его ковать водил.
Ну и заковал. Кузнец, должно, попался неладный. Теперь даже на ногу ступить не может. Передняя нога. Так и несет ее… как собака.
—
Ну,
вот что, братец Филофей; у тебя, я слышал, есть лошади. Приведи-ка сюда тройку, мы их заложим в мой тарантас, — он у меня легкий, — и свези ты меня в Тулу. Теперь ночь лунная, светло и ехать прохладно. Дорога у вас тут какова?