— Отец мой лоцманом был на Волге! — крикнула она, и
резкий крик этот, должно быть, смутил ее, — она закрыла глаза и стала говорить быстро, невнятно.
Куры, разрывшие грядки, собака, выпившая куриное яйцо, кошка, посетившая погреб, зависть к успеху дочери соседа у парней, ревность к мужу — вся жизнь выносилась на улицу в
резких криках, в обидных словах и с яростным бесстыдством кликуш оплёвывалась желчью, обливалась грязью.
Неточные совпадения
Самгину казалось, что становится все более жарко и солнце жестоко выжигает в его памяти слова, лица, движения людей. Было странно слышать возбужденный разноголосый говор каменщиков, говорили они так громко, как будто им хотелось заглушить
крики солдат и чей-то непрерывный,
резкий вой:
— Хлеба! Хлеба! — гулко кричали высокие голоса женщин. Иногда люди замедляли шаг, даже топтались на месте, преодолевая какие-то препятствия на пути своем, раздавался
резкий свист,
крики:
— А когда мне было лет тринадцать, напротив нас чинили крышу, я сидела у окна, — меня в тот день наказали, — и мальчишка кровельщик делал мне гримасы. Потом другой кровельщик запел песню, мальчишка тоже стал петь, и — так хорошо выходило у них. Но вдруг песня кончилась
криком, коротеньким таким и
резким, тотчас же шлепнулось, как подушка, — это упал на землю старший кровельщик, а мальчишка лег животом на железо и распластался, точно не человек, а — рисунок…
Иногда допрашиваемых секли или били; тогда их вопль,
крик, просьбы, визг, женский стон, вместе с
резким голосом полицмейстера и однообразным чтением письмоводителя, — доходили до меня.
На шум выбегают из инспекторской надзиратели, потом инспектор. Но малыши увертываются от рук Дитяткевича, ныряют между ног у другого надзирателя, добродушного рыжего Бутовича, проскакивают мимо инспектора, дергают Самаревича за шубу, и
крики: «бирка, бирка!» несутся среди хохота, топота и шума. Обычная власть потеряла силу. Только
резкий звонок, который сторож догадался дать минуты на две раньше, позволяет, наконец, освободить Самаревича и увести его в инспекторскую.