Неточные совпадения
Его добродушное смуглое
лицо, кое-где отмеченное рябинами, мне понравилось
с первого взгляда.
Появился мельник, человек высокого роста,
с жирным
лицом, бычачьим затылком, круглым и большим животом.
Наружность самого гна Зверкова мало располагала в его пользу: из широкого, почти четвероугольного
лица лукаво выглядывали мышиные глазки, торчал нос, большой и острый,
с открытыми ноздрями; стриженые седые волосы поднимались щетиной над морщинистым лбом, тонкие губы беспрестанно шевелились и приторно улыбались.
Тяжелый, знойный воздух словно замер; горячее
лицо с тоской искало ветра, да ветра-то не было.
Однажды, скитаясь
с Ермолаем по полям за куропатками, завидел я в стороне заброшенный сад и отправился туда. Только что я вошел в опушку, вальдшнеп со стуком поднялся из куста; я выстрелил, и в то же мгновенье, в нескольких шагах от меня, раздался крик: испуганное
лицо молодой девушки выглянуло из-за деревьев и тотчас скрылось. Ермолай подбежал ко мне. «Что вы здесь стреляете: здесь живет помещик».
Я пошел за ним. В гостиной, на середнем диване, сидела старушка небольшого росту, в коричневом платье и белом чепце,
с добреньким и худеньким
лицом, робким и печальным взглядом.
Он говорил о хозяйстве, об урожае, покосе, о войне, уездных сплетнях и близких выборах, говорил без принужденья, даже
с участьем, но вдруг вздыхал и опускался в кресла, как человек, утомленный тяжкой работой, проводил рукой по
лицу.
Но Овсяников такое замечательное и оригинальное
лицо, что мы,
с позволения читателя, поговорим о нем в другом отрывке.
Смотрят мужики — что за диво! — ходит барин в плисовых панталонах, словно кучер, а сапожки обул
с оторочкой; рубаху красную надел и кафтан тоже кучерской; бороду отпустил, а на голове така шапонька мудреная, и
лицо такое мудреное, — пьян, не пьян, а и не в своем уме.
— Какое болен! Поперек себя толще, и
лицо такое, Бог
с ним, окладистое, даром что молод… А впрочем, Господь ведает! (И Овсяников глубоко вздохнул.)
— Не на твои ли деньги? ась? Ну, ну, хорошо, скажу ему, скажу. Только не знаю, — продолжал старик
с недовольным
лицом, — этот Гарпенченко, прости Господи, жила: векселя скупает, деньги в рост отдает, именья
с молотка приобретает… И кто его в нашу сторону занес? Ох, уж эти мне заезжие! Не скоро от него толку добьешься; а впрочем, посмотрим.
Это был стройный мальчик,
с красивыми и тонкими, немного мелкими чертами
лица, кудрявыми белокурыми волосами, светлыми глазами и постоянной, полувеселой, полурассеянной улыбкой.
У второго мальчика, Павлуши, волосы были всклоченные, черные, глаза серые, скулы широкие,
лицо бледное, рябое, рот большой, но правильный, вся голова огромная, как говорится
с пивной котел, тело приземистое, неуклюжее.
(Я сам не раз встречал эту Акулину. Покрытая лохмотьями, страшно худая,
с черным, как уголь,
лицом, помутившимся взором и вечно оскаленными зубами, топчется она по целым часам на одном месте, где-нибудь на дороге, крепко прижав костлявые руки к груди и медленно переваливаясь
с ноги на ногу, словно дикий зверь в клетке. Она ничего не понимает, что бы ей ни говорили, и только изредка судорожно хохочет.)
У другой бабы, молодой женщины лет двадцати пяти, глаза были красны и влажны, и все
лицо опухло от плача; поравнявшись
с нами, она перестала голосить и закрылась рукавом…
Я не тотчас ему ответил: до того поразила меня его наружность. Вообразите себе карлика лет пятидесяти
с маленьким, смуглым и сморщенным
лицом, острым носиком, карими, едва заметными глазками и курчавыми, густыми черными волосами, которые, как шляпка на грибе, широко сидели на крошечной его головке. Все тело его было чрезвычайно тщедушно и худо, и решительно нельзя передать словами, до чего был необыкновенен и странен его взгляд.
Я попросил Ерофея заложить ее поскорей. Мне самому захотелось съездить
с Касьяном на ссечки: там часто водятся тетерева. Когда уже тележка была совсем готова, и я кое-как вместе
с своей собакой уже уместился на ее покоробленном лубочном дне, и Касьян, сжавшись в комочек и
с прежним унылым выражением на
лице, тоже сидел на передней грядке, — Ерофей подошел ко мне и
с таинственным видом прошептал...
— Скажи, пожалуйста, Касьян, — начал я, не спуская глаз
с его слегка раскрасневшегося
лица, — чем ты промышляешь?
Аннушка проворно ушла в лес. Касьян поглядел за нею вслед, потом потупился и усмехнулся. В этой долгой усмешке, в немногих словах, сказанных им Аннушке, в самом звуке его голоса, когда он говорил
с ней, была неизъяснимая, страстная любовь и нежность. Он опять поглядел в сторону, куда она пошла, опять улыбнулся и, потирая себе
лицо, несколько раз покачал головой.
— Ах вы, отцы наши, милостивцы вы наши, — заговорил он нараспев и
с таким умилением на
лице, что вот-вот, казалось, слезы брызнут, — насилу-то изволили пожаловать!.. Ручку, батюшка, ручку, — прибавил он, уже загодя протягивая губы.
Софронов сын, трехаршинный староста, по всем признакам человек весьма глупый, также пошел за нами, да еще присоединился к нам земский Федосеич, отставной солдат
с огромными усами и престранным выражением
лица: точно он весьма давно тому назад чему-то необыкновенно удивился да
с тех пор уж и не пришел в себя.
На одном из столов сидел малый лет двадцати,
с пухлым и болезненным
лицом, крошечными глазками, жирным лбом и бесконечными висками.
В соседней комнате заскрипела кровать. Дверь отворилась, и вошел человек лет пятидесяти, толстый, низкого росту,
с бычачьей шеей, глазами навыкате, необыкновенно круглыми щеками и
с лоском по всему
лицу.
— Кому же и знать, Николай Еремеич: вы здесь, можно сказать, первое лицо-с. Ну, так как же-с? — продолжал незнакомый мне голос, — чем же мы порешим, Николай Еремеич? Позвольте полюбопытствовать.
В истопники Купрю произвели, в истопники!» Но человек в сюртуке
с плисовым воротником не обращал ни малейшего внимания на буйство своих товарищей и нисколько не изменялся в
лице.
Когда ж ему случится играть
с губернатором или
с каким-нибудь чиновным
лицом — удивительная происходит в нем перемена: и улыбается-то он, и головой кивает, и в глаза-то им глядит — медом так от него и несет…
Перед
лицами высшими Хвалынский большей частью безмолвствует, а к
лицам низшим, которых, по-видимому, презирает, но
с которыми только и знается, держит речи отрывистые и резкие, беспрестанно употребляя выраженья, подобные следующим: «Это, однако, вы пус-тя-ки говорите», или: «Я, наконец, вынужденным нахожусь, милосвый сдарь мой, вам поставить на вид», или: «Наконец вы должны, однако же, знать,
с кем имеете дело», и пр.
— Вот тэк, э вот тэк, — подхватил помещик, — те, те, те! те, те, те!.. А кур-то отбери, Авдотья, — прибавил он громким голосом и
с светлым
лицом обратился ко мне: — Какова, батюшка, травля была, ась? Вспотел даже, посмотрите.
Широколобые помещики
с крашеными усами и выражением достоинства на
лице, в конфедератках и камлотовых чуйках, надетых на один рукав, снисходительно заговаривали
с пузатыми купцами в пуховых шляпах и зеленых перчатках.
На биллиарде играл князь Н., молодой человек лет двадцати двух,
с веселым и несколько презрительным
лицом, в сюртуке нараспашку, красной шелковой рубахе и широких бархатных шароварах; играл он
с отставным поручиком Виктором Хлопаковым.
— Тридцать и никого, — возопил чахоточный маркер
с темным
лицом и свинцом под глазами.
— Эх! не так, князь, не так, — залепетал вдруг белокурый офицерик
с покрасневшими глазами, крошечным носиком и младенчески заспанным
лицом. — Не так играете… надо было… не так!
— Че-о-эк, э, трубку! — произнес в галстух какой-то господин высокого роста,
с правильным
лицом и благороднейшей осанкой, по всем признакам шулер.
— Да ты на недоуздках так их и выведи! — закричал ему вслед г-н Чернобай. — У меня, батюшка, — продолжал он, ясно и кротко глядя мне в
лицо, — не то, что у барышников, чтоб им пусто было! у них там имбири разные пойдут, соль, барда [От барды и соли лошадь скоро тучнеет. — Примеч. авт.], бог
с ними совсем!.. А у меня, изволишь видеть, все на ладони, без хитростей.
Но прежде чем мы приступим к продолжению рассказа, позвольте, любезный читатель, познакомить вас
с этим новым
лицом.
Г-н Беневоленский стоял у окна
с легкой краской на
лице и сияющими глазами.
Мой сосед взял
с собою десятского Архипа, толстого и приземистого мужика
с четвероугольным
лицом и допотопно развитыми скулами, да недавно нанятого управителя из остзейских губерний, юношу лет девятнадцати, худого, белокурого, подслеповатого, со свислыми плечами и длинной шеей, г. Готлиба фон-дер-Кока.
Мы нашли бедного Максима на земле. Человек десять мужиков стояло около него. Мы слезли
с лошадей. Он почти не стонал, изредка раскрывал и расширял глаза, словно
с удивлением глядел кругом и покусывал посиневшие губы… Подбородок у него дрожал, волосы прилипли ко лбу, грудь поднималась неровно: он умирал. Легкая тень молодой липы тихо скользила по его
лицу.
Николай Иваныч — некогда стройный, кудрявый и румяный парень, теперь же необычайно толстый, уже поседевший мужчина
с заплывшим
лицом, хитро-добродушными глазками и жирным лбом, перетянутым морщинами, словно нитками, — уже более двадцати лет проживает в Колотовке.
Его впалые щеки, большие, беспокойные серые глаза, прямой нос
с тонкими, подвижными ноздрями, белый покатый лоб
с закинутыми назад светло-русыми кудрями, крупные, но красивые, выразительные губы — все его
лицо изобличало человека впечатлительного и страстного.
Выражение его смуглого
с свинцовым отливом
лица, особенно его бледных губ, можно было бы назвать почти свирепым, если б оно не было так спокойно-задумчиво.
Мгновенно воцарилась глубокая тишина: гроши слабо звякали, ударяясь друг о друга. Я внимательно поглядел кругом: все
лица выражали напряженное ожидание; сам Дикий-Барин прищурился; мой сосед, мужичок в изорванной свитке, и тот даже
с любопытством вытянул шею. Моргач запустил руку в картуз и достал рядчиков грош: все вздохнули. Яков покраснел, а рядчик провел рукой по волосам.
Но прежде чем я приступлю к описанию самого состязания, считаю не лишним сказать несколько слов о каждом из действующих
лиц моего рассказа. Жизнь некоторых из них была уже мне известна, когда я встретился
с ними в Притынном кабачке; о других я собрал сведения впоследствии.
Один Дикий-Барин не изменился в
лице и по-прежнему не двигался
с места; но взгляд его, устремленный на рядчика, несколько смягчился, хотя выражение губ оставалось презрительным.
Обалдуй бросился ему на шею и начал душить его своими длинными, костлявыми руками; на жирном
лице Николая Иваныча выступила краска, и он словно помолодел; Яков, как сумасшедший, закричал: «Молодец, молодец!» — даже мой сосед, мужик в изорванной свите, не вытерпел и, ударив кулаком по столу, воскликнул: «А-га! хорошо, черт побери, хорошо!» — и
с решительностью плюнул в сторону.
Тот кивнул головой, сел на лавку, достал из шапки полотенце и начал утирать
лицо; а Обалдуй
с торопливой жадностью выпил стакан и, по привычке горьких пьяниц, крякая, принял грустно озабоченный вид.
Обалдуй, весь разнеженный, стоял, глупо разинув рот; серый мужичок тихонько всхлипывал в уголку,
с горьким шепотом покачивая головой; и по железному
лицу Дикого-Барина, из-под совершенно надвинувшихся бровей, медленно прокатилась тяжелая слеза; рядчик поднес сжатый кулак ко лбу и не шевелился…
Посередине кабака Обалдуй, совершенно «развинченный» и без кафтана, выплясывал вперепрыжку перед мужиком в сероватом армяке; мужичок, в свою очередь,
с трудом топотал и шаркал ослабевшими ногами и, бессмысленно улыбаясь сквозь взъерошенную бороду, изредка помахивал одной рукой, как бы желая сказать: «куда ни шло!» Ничего не могло быть смешней его
лица; как он ни вздергивал кверху свои брови, отяжелевшие веки не хотели подняться, а так и лежали на едва заметных, посоловелых, но сладчайших глазках.
Оспа оставила неизгладимые следы на его
лице, сухом и желтоватом,
с неприятным медным отблеском; иссиня-черные длинные волосы лежали сзади кольцами на воротнике, спереди закручивались в ухарские виски; небольшие опухшие глазки глядели — и только; на верхней губе торчало несколько волосков.
Такие фигуры встречаются на Руси не дюжинами, а сотнями; знакомство
с ними, надобно правду сказать, не доставляет никакого удовольствия; но, несмотря на предубеждение,
с которым я глядел на приезжего, я не мог не заметить беспечно доброго и страстного выраженья его
лица.