Неточные совпадения
Мы с ним толковали о посеве, об урожае, о крестьянском быте… Он со мной все как будто соглашался; только потом мне становилось совестно, и я чувствовал,
что говорю не
то… Так оно как-то странно выходило. Хорь выражался иногда мудрено, должно быть из осторожности… Вот вам образчик нашего разговора...
Иные помещики вздумали было покупать сами косы на наличные деньги и раздавать в долг мужикам по
той же цене; но мужики оказались недовольными и даже впали в уныние; их лишали удовольствия щелкать по косе, прислушиваться, перевертывать ее в руках и раз двадцать спросить у плутоватого мещанина-продавца: «А
что, малый, коса-то не больно
того?»
Те же самые проделки происходят и при покупке серпов, с
тою только разницей,
что тут бабы вмешиваются в дело и доводят иногда самого продавца до необходимости, для их же пользы, поколотить их.
Что хорошо —
то ему и нравится,
что разумно —
того ему и подавай, а откуда оно идет, — ему все равно.
Их
что разнимать —
то хуже, да и рук марать не стоит».
«А
что ж он тебе сапогов не сошьет?» — возражал
тот.
«Ну, хоть бы на лапти дал: ведь ты с ним на охоту ходишь; чай,
что день,
то лапти».
Дедушка Трофимыч, который знал родословную всех дворовых в восходящей линии до четвертого колена, и
тот раз только сказал,
что, дескать, помнится, Степану приходится родственницей турчанка, которую покойный барин, бригадир Алексей Романыч, из похода в обозе изволил привезти.
—
Что барин? Прогнал меня! Говорит, как смеешь прямо ко мне идти: на
то есть приказчик; ты, говорит, сперва приказчику обязан донести… да и куда я тебя переселю? Ты, говорит, сперва недоимку за себя взнеси. Осерчал вовсе.
Не знаю,
чем я заслужил доверенность моего нового приятеля, — только он, ни с
того ни с сего, как говорится, «взял» да и рассказал мне довольно замечательный случай; а я вот и довожу теперь его рассказ до сведения благосклонного читателя.
Скажу вам без обиняков, больная моя… как бы это
того… ну, полюбила,
что ли, меня… или нет, не
то чтобы полюбила… а, впрочем… право, как это, того-с…
А
то вот
что еще мучительно бывает: видишь доверие к тебе слепое, а сам чувствуешь,
что не в состоянии помочь.
«Да, говорит, вы добрый, вы хороший человек, вы не
то,
что наши соседи… нет, вы не такой…
А между
тем, должен я вам сказать, — прибавил лекарь, нагнувшись вперед и подняв кверху брови, —
что с соседями они мало водились оттого,
что мелкие им не под стать приходились, а с богатыми гордость запрещала знаться.
Чувствую я,
что больная моя себя губит; вижу,
что не совсем она в памяти; понимаю также и
то,
что не почитай она себя при смерти, — не подумала бы она обо мне; а
то ведь, как хотите, жутко умирать в двадцать пять лет, никого не любивши: ведь вот
что ее мучило, вот отчего она, с отчаянья, хоть за меня ухватилась, — понимаете теперь?
«Вот если бы я знала,
что я в живых останусь и опять в порядочные барышни попаду, мне бы стыдно было, точно стыдно… а
то что?» — «Да кто вам сказал,
что вы умрете?» — «Э, нет, полно, ты меня не обманешь, ты лгать не умеешь, посмотри на себя».
— Эх! — сказал он, — давайте-ка о чем-нибудь другом говорить или не хотите ли в преферансик по маленькой? Нашему брату, знаете ли, не след таким возвышенным чувствованиям предаваться. Наш брат думай об одном: как бы дети не пищали да жена не бранилась. Ведь я с
тех пор в законный, как говорится, брак вступить успел… Как же… Купеческую дочь взял: семь тысяч приданого. Зовут ее Акулиной; Трифону-то под стать. Баба, должен я вам сказать, злая, да благо спит целый день… А
что ж преферанс?
Однажды, скитаясь с Ермолаем по полям за куропатками, завидел я в стороне заброшенный сад и отправился туда. Только
что я вошел в опушку, вальдшнеп со стуком поднялся из куста; я выстрелил, и в
то же мгновенье, в нескольких шагах от меня, раздался крик: испуганное лицо молодой девушки выглянуло из-за деревьев и тотчас скрылось. Ермолай подбежал ко мне. «
Что вы здесь стреляете: здесь живет помещик».
Чем более я наблюдал за Радиловым,
тем более мне казалось,
что он принадлежал к числу таких людей.
Меня поражало уже
то,
что я не мог в нем открыть страсти ни к еде, ни к вину, ни к охоте, ни к курским соловьям, ни к голубям, страдающим падучей болезнью, ни к русской литературе, ни к иноходцам, ни к венгеркам, ни к карточной и биллиардной игре, ни к танцевальным вечерам, ни к поездкам в губернские и столичные города, ни к бумажным фабрикам и свеклосахарным заводам, ни к раскрашенным беседкам, ни к чаю, ни к доведенным до разврата пристяжным, ни даже к толстым кучерам, подпоясанным под самыми мышками, к
тем великолепным кучерам, у которых, бог знает почему, от каждого движения шеи глаза косятся и лезут вон…
Правда, вы в
то же самое время чувствовали,
что подружиться, действительно сблизиться он ни с кем не мог, и не мог не оттого,
что вообще не нуждался в других людях, а оттого,
что вся жизнь его ушла на время внутрь.
— Впрочем, — продолжал он, —
что было,
то было; прошлого не воротишь, да и наконец… все к лучшему в здешнем мире, как сказал, кажется, Волтер, — прибавил он поспешно.
А теперь я от себя прибавлю только
то,
что на другой же день мы с Ермолаем
чем свет отправились на охоту, а с охоты домой,
что чрез неделю я опять зашел к Радилову, но не застал ни его, ни Ольги дома, а через две недели узнал,
что он внезапно исчез, бросил мать, уехал куда-то с своей золовкой.
Пятки душегубцу сквозь горло протащу!» А кончится
тем,
что пошлет узнать,
чего ему надобно, отчего не порскает?
Нет, скажу вам:
чем мельче звание,
тем строже себя держи, а
то как раз себя замараешь.
Мелкопоместные — все либо на службе побывали, либо на месте не сидят; а
что покрупней —
тех и узнать нельзя.
Кричит: «Нет! меня вам не провести! нет, не на
того наткнулись! планы сюда! землемера мне подайте, христопродавца подайте сюда!» — «Да какое, наконец, ваше требование?» — «Вот дурака нашли! эка! вы думаете: я вам так-таки сейчас мое требование и объявлю?.. нет, вы планы сюда подайте, вот
что!» А сам рукой стучит по планам.
Вот и начал Александр Владимирыч, и говорит:
что мы, дескать, кажется, забыли, для
чего мы собрались;
что хотя размежевание, бесспорно, выгодно для владельцев, но в сущности оно введено для
чего? — для
того, чтоб крестьянину было легче, чтоб ему работать сподручнее было, повинности справлять; а
то теперь он сам своей земли не знает и нередко за пять верст пахать едет, — и взыскать с него нельзя.
И вот
чему удивляться надо: бывали у нас и такие помещики, отчаянные господа, гуляки записные, точно; одевались почитай
что кучерами и сами плясали, на гитаре играли, пели и пили с дворовыми людишками, с крестьянами пировали; а ведь этот-то, Василий-то Николаич, словно красная девушка: все книги читает али пишет, а не
то вслух канты произносит, — ни с кем не разговаривает, дичится, знай себе по саду гуляет, словно скучает или грустит.
И мужики надеялись, думали: «Шалишь, брат! ужо тебя к ответу потянут, голубчика; вот ты ужо напляшешься, жила ты этакой!..» А вместо
того вышло — как вам доложить? сам Господь не разберет,
что такое вышло!
Митя, малый лет двадцати восьми, высокий, стройный и кудрявый, вошел в комнату и, увидев меня, остановился у порога. Одежда на нем была немецкая, но одни неестественной величины буфы на плечах служили явным доказательством
тому,
что кроил ее не только русский — российский портной.
— «
Что такое?» — «А вот
что: магазины хлебные у нас в исправности,
то есть лучше быть не может; вдруг приезжает к нам чиновник: приказано-де осмотреть магазины.
Небольшие стаи
то и дело перелетывали и носились над водою, а от выстрела поднимались такие тучи,
что охотник невольно хватался одной рукой за шапку и протяжно говорил: фу-у!
— А вот
что в запрошлом году умерла, под Болховым…
то бишь под Карачевым, в девках… И замужем не бывала. Не изволите знать? Мы к ней поступили от ее батюшки, от Василья Семеныча. Она-таки долгонько нами владела… годиков двадцать.
— А я, батюшка, не жалуюсь. И слава Богу,
что в рыболовы произвели. А
то вот другого, такого же, как я, старика — Андрея Пупыря — в бумажную фабрику, в черпальную, барыня приказала поставить. Грешно, говорит, даром хлеб есть… А Пупырь-то еще на милость надеялся: у него двоюродный племянник в барской конторе сидит конторщиком; доложить обещался об нем барыне, напомнить. Вот
те и напомнил!.. А Пупырь в моих глазах племяннику-то в ножки кланялся.
Лощина эта имела вид почти правильного котла с пологими боками; на дне ее торчало стоймя несколько больших белых камней, — казалось, они сползлись туда для тайного совещания, — и до
того в ней было немо и глухо, так плоско, так уныло висело над нею небо,
что сердце у меня сжалось.
До сих пор я все еще не терял надежды сыскать дорогу домой; но тут я окончательно удостоверился в
том,
что заблудился совершенно, и, уже нисколько не стараясь узнавать окрестные места, почти совсем потонувшие во мгле, пошел себе прямо, по звездам — наудалую…
Пришлось нам с братом Авдюшкой, да с Федором Михеевским, да с Ивашкой Косым, да с другим Ивашкой,
что с Красных Холмов, да еще с Ивашкой Сухоруковым, да еще были там другие ребятишки; всех было нас ребяток человек десять — как есть вся смена; но а пришлось нам в рольне заночевать,
то есть не
то чтобы этак пришлось, а Назаров, надсмотрщик, запретил; говорит: «
Что, мол, вам, ребяткам, домой таскаться; завтра работы много, так вы, ребятки, домой не ходите».
— Ну, молодец же после этого Трофимыч… Ну, и
что ж
тот?
—
Тот,
что умер весной? — перебил Федя.
А у нас на деревне такие, брат, слухи ходили,
что, мол, белые волки по земле побегут, людей есть будут, хищная птица полетит, а
то и самого Тришку [В поверье о «Тришке», вероятно, отозвалось сказание об антихристе.
— А ведь и
то, братцы мои, — возразил Костя, расширив свои и без
того огромные глаза… — Я и не знал,
что Акима в
том бучиле утопили: я бы еще не так напужался.
— А правда ли, — спросил Костя, —
что Акулина дурочка с
тех пор и рехнулась, как в воде побывала?
— С
тех пор… Какова теперь! Но а говорят, прежде красавица была. Водяной ее испортил. Знать, не ожидал,
что ее скоро вытащут. Вот он ее, там у себя на дне, и испортил.
— А вот
того,
что утонул, — отвечал Костя, — в этой вот в самой реке.
Я, к сожалению, должен прибавить,
что в
том же году Павла не стало. Он не утонул: он убился, упав с лошади. Жаль, славный был парень!
Я не тотчас ему ответил: до
того поразила меня его наружность. Вообразите себе карлика лет пятидесяти с маленьким, смуглым и сморщенным лицом, острым носиком, карими, едва заметными глазками и курчавыми, густыми черными волосами, которые, как шляпка на грибе, широко сидели на крошечной его головке. Все тело его было чрезвычайно тщедушно и худо, и решительно нельзя передать словами, до
чего был необыкновенен и странен его взгляд.
Я хотел было заметить Ерофею,
что до сих пор Касьян мне казался весьма рассудительным человеком, но кучер мой тотчас продолжал
тем же голосом...
— Вы только смотрите,
того, туда ли он вас привезет. Да ось-то сами извольте выбрать: поздоровее ось извольте взять… А
что, Блоха, — прибавил он громко, —
что, у вас хлебушком можно разжиться?
Вам кажется,
что вы смотрите в бездонное море,
что оно широко расстилается подвами,
что деревья не поднимаются от земли, но, словно корни огромных растений, спускаются, отвесно падают в
те стеклянно ясные волны; листья на деревьях
то сквозят изумрудами,
то сгущаются в золотистую, почти черную зелень.
Вы глядите:
та глубокая, чистая лазурь возбуждает на устах ваших улыбку, невинную, как она сама, как облака по небу, и как будто вместе с ними медлительной вереницей проходят по душе счастливые воспоминания, и все вам кажется,
что взор ваш уходит дальше и дальше, и тянет вас самих за собой в
ту спокойную, сияющую бездну, и невозможно оторваться от этой вышины, от этой глубины…