Неточные совпадения
Правда, отпуская меня, он подозвал меня к себе и, дав вторично поцеловать свою руку, промолвил: «Suzanne, la mort de votre mère vous a privee de votre appui naturel; mais vous pourrez toujours compter sur ma protection» [«Сюзанна, смерть матери
лишила вас естественной опоры, но вы всегда можете рассчитывать на мое покровительство» (фр.).], но тотчас же слегка пихнул меня в плечо другою рукой и, с обычным своим завастриванием губ, прибавил: «Allez, mon enfant» [«Идите,
дитя мое» (фр.).].
Мне кинулась — и тяжко опускалась… // Так вот зачем тринадцать лет мне сряду // Все снилося убитое дитя! // Да, да — вот что! теперь я понимаю. // Но кто же он, мой грозный супостат? // Кто на меня? Пустое имя, тень — // Ужели тень сорвет с меня порфиру, // Иль звук
лишит детей моих наследства? // Безумец я! чего ж я испугался? // На призрак сей подуй — и нет его. // Так решено: не окажу я страха, — // Но презирать не должно ничего… // Ох, тяжела ты, шапка Мономаха!
Неточные совпадения
― Вот я завидую вам, что у вас есть входы в этот интересный ученый мир, ― сказал он. И, разговорившись, как обыкновенно, тотчас же перешел на более удобный ему французский язык. ― Правда, что мне и некогда. Моя и служба и занятия
детьми лишают меня этого; а потом я не стыжусь сказать, что мое образование слишком недостаточно.
А так — он добрый:
ребенка встретит — по голове погладит, букашку на дороге никогда не раздавит, а отодвинет тростью в сторону: «Когда не можешь, говорит, дать жизни, и не
лишай».
Судьба чуть не заставила капитана тяжело расплатиться за эту жестокость. Банькевич подхватил его рассказ и послал донос, изложив довольно точно самые факты, только, конечно,
лишив их юмористической окраски. Время было особенное, и капитану пришлось пережить несколько тяжелых минут. Только вид бедного старика, расплакавшегося, как
ребенок, в комиссии, убедил даже жандарма, что такого вояку можно было вербовать разве для жестокой шутки и над ним, и над самим делом.
Поверьте, — продолжала она, тихонько поднимаясь с полу и садясь на самый край кресла, — я часто думала о смерти, и я бы нашла в себе довольно мужества, чтобы
лишить себя жизни — ах, жизнь теперь для меня несносное бремя! — но мысль о моей дочери, о моей Адочке меня останавливала; она здесь, она спит в соседней комнате, бедный
ребенок!
Она почувствовала невозможность
лишить меня этого счастия и с досадой сказала отцу: «Как тебе не стыдно взманить
ребенка?