Неточные совпадения
— Я здесь с коляской, но и для твоего тарантаса есть тройка, — хлопотливо говорил Николай Петрович, между тем как Аркадий пил воду из железного ковшика, принесенного хозяйкой постоялого двора,
а Базаров закурил трубку и подошел к ямщику, отпрягавшему лошадей, — только коляска двухместная, и
вот я не знаю, как твой приятель…
— Да полфунта довольно будет, я полагаю.
А у вас здесь, я вижу, перемена, — прибавил он, бросив вокруг быстрый взгляд, который скользнул и по лицу Фенечки. — Занавески
вот, — промолвил он, видя, что она его не понимает.
—
А! Павел!
вот где ты! — раздался вдруг голос Николая Петровича.
— Да-с, — промолвила Фенечка. — Четверо зубков у него уже прорезались,
а теперь
вот десны опять припухли.
—
Вот как мы с тобой, — говорил в тот же день, после обеда Николай Петрович своему брату, сидя у него в кабинете: — в отставные люди попали, песенка наша спета. Что ж? Может быть, Базаров и прав; но мне, признаюсь, одно больно: я надеялся именно теперь тесно и дружески сойтись с Аркадием,
а выходит, что я остался назади, он ушел вперед, и понять мы друг друга не можем.
— Да, — заметил Николай Петрович, — он самолюбив. Но без этого, видно, нельзя; только
вот чего я в толк не возьму. Кажется, я все делаю, чтобы не отстать от века: крестьян устроил, ферму завел, так что даже меня во всей губернии красным величают; читаю, учусь, вообще стараюсь стать в уровень с современными требованиями, —
а они говорят, что песенка моя спета. Да что, брат, я сам начинаю думать, что она точно спета.
— Браво! браво! Слушай, Аркадий…
вот как должны современные молодые люди выражаться! И как, подумаешь, им не идти за вами! Прежде молодым людям приходилось учиться; не хотелось им прослыть за невежд, так они поневоле трудились.
А теперь им стоит сказать: все на свете вздор! — и дело в шляпе. Молодые люди обрадовались. И в самом деле, прежде они просто были болваны,
а теперь они вдруг стали нигилисты.
—
Вот и изменило вам хваленое чувство собственного достоинства, — флегматически заметил Базаров, между тем как Аркадий весь вспыхнул и засверкал глазами. — Спор наш зашел слишком далеко… Кажется, лучше его прекратить.
А я тогда буду готов согласиться с вами, — прибавил он вставая, — когда вы представите мне хоть одно постановление в современном нашем быту, в семейном или общественном, которое бы не вызывало полного и беспощадного отрицания.
«
Вот тебе раз! бабы испугался!» — подумал он и, развалясь в кресле не хуже Ситникова, заговорил преувеличенно развязно,
а Одинцова не спускала с него своих ясных глаз.
— Благодарствуйте, что сдержали слово, — начала она, — погостите у меня: здесь, право, недурно. Я вас познакомлю с моей сестрою, она хорошо играет на фортепьяно. Вам, мсьё Базаров, это все равно; но вы, мсьё Кирсанов, кажется, любите музыку; кроме сестры, у меня живет старушка тетка, да сосед один иногда наезжает в карты играть:
вот и все наше общество.
А теперь сядем.
— Да, эта смугленькая. Это
вот свежо, и нетронуто, и пугливо, и молчаливо, и все что хочешь.
Вот кем можно заняться. Из этой еще что вздумаешь, то и сделаешь;
а та — тертый калач.
— Помилуйте, батюшка, как можно! — залепетал Тимофеич (он вспомнил строгий наказ, полученный от барина при отъезде). — В город по господским делам ехали да про вашу милость услыхали, так
вот и завернули по пути, то есть — посмотреть на вашу милость…
а то как же можно беспокоить!
— Вам хочется полюбить, — перебил Базаров, —
а полюбить вы не можете:
вот в чем ваше несчастие.
— Слышишь, Аркадий Николаич!
А нас с вами прибили…
вот оно что значит быть образованными людьми.
Двадцать пять верст показались Аркадию за целых пятьдесят. Но
вот на скате пологого холма открылась наконец небольшая деревушка, где жили родители Базарова. Рядом с нею, в молодой березовой рощице, виднелся дворянский домик под соломенною крышей. У первой избы стояли два мужика в шапках и бранились. «Большая ты свинья, — говорил один другому, —
а хуже малого поросенка». — «
А твоя жена — колдунья», — возражал другой.
— A
вот и дождались, сударыня, — подхватил Василий Иванович. — Танюшка, — обратился он к босоногой девочке лет тринадцати, в ярко-красном ситцевом платье, пугливо выглядывавшей из-за двери, — принеси барыне стакан воды — на подносе, слышишь?..
а вас, господа, — прибавил он с какою-то старомодною игривостью, — позвольте попросить в кабинет к отставному ветерану.
— Ну, смотри же, хозяюшка, хлопочи, не осрамись;
а вас, господа, прошу за мной пожаловать.
Вот и Тимофеич явился к тебе на поклон, Евгений. И он, чай, обрадовался, старый барбос. Что? ведь обрадовался, старый барбос? Милости просим за мной.
«
Вот, — воскликнул он, — хоть мы и в глуши живем,
а в торжественных случаях имеем чем себя повеселить!» Он налил три бокала и рюмку, провозгласил здоровье «неоцененных посетителей» и разом, по-военному, хлопнул свой бокал,
а Арину Власьевну заставил выпить рюмку до последней капельки.
Да
вот, например: другой на его месте тянул бы да тянул с своих родителей;
а у нас, поверите ли? он отроду лишней копейки не взял, ей-богу!
—
А я думаю: я
вот лежу здесь под стогом… Узенькое местечко, которое я занимаю, до того крохотно в сравнении с остальным пространством, где меня нет и где дела до меня нет; и часть времени, которую мне удастся прожить, так ничтожна перед вечностию, где меня не было и не будет…
А в этом атоме, в этой математической точке кровь обращается, мозг работает, чего-то хочет тоже… Что за безобразие! Что за пустяки!
— Ты прав, — подхватил Базаров. — Я хотел сказать, что они
вот, мои родители то есть, заняты и не беспокоятся о собственном ничтожестве, оно им не смердит…
а я… я чувствую только скуку да злость.
—
А!
вот вы куда забрались! — раздался в это мгновение голос Василия Ивановича, и старый штаб-лекарь предстал перед молодыми людьми, облеченный в домоделанный полотняный пиджак и с соломенною, тоже домоделанною, шляпой на голове. — Я вас искал, искал… Но вы отличное выбрали место и прекрасному предаетесь занятию. Лежа на «земле», глядеть в «небо»… Знаете ли — в этом есть какое-то особенное значение!
— Я был наперед уверен, — промолвил он, — что ты выше всяких предрассудков. На что
вот я — старик, шестьдесят второй год живу,
а и я их не имею. (Василий Иванович не смел сознаться, что он сам пожелал молебна… Набожен он был не менее своей жены.)
А отцу Алексею очень хотелось с тобой познакомиться. Он тебе понравится, ты увидишь… Он и в карточки не прочь поиграть и даже… но это между нами… трубочку курит.
—
Вот мое мнение, — сказал он. — С теоретической точки зрения дуэль — нелепость; ну,
а с практической точки зрения — это дело другое.
Раздался топот конских ног по дороге… Мужик показался из-за деревьев. Он гнал двух спутанных лошадей перед собою и, проходя мимо Базарова, посмотрел на него как-то странно, не ломая шапки, что, видимо, смутило Петра, как недоброе предзнаменование. «
Вот этот тоже рано встал, — подумал Базаров, — да, по крайней мере, за делом,
а мы?»
— Ну, накинем еще два шага. — Базаров провел носком сапога черту по земле. —
Вот и барьер.
А кстати: на сколько шагов каждому из нас от барьера отойти? Это тоже важный вопрос. Вчера об этом не было дискуссии.
—
Вот новость! Обморок! С чего бы! — невольно воскликнул Базаров, опуская Павла Петровича на траву. — Посмотрим, что за штука? — Он вынул платок, отер кровь, пощупал вокруг раны… — Кость цела, — бормотал он сквозь зубы, — пуля прошла неглубоко насквозь, один мускул, vastus externus, задет. Хоть пляши через три недели!..
А обморок! Ох, уж эти мне нервные люди! Вишь, кожа-то какая тонкая.
— Не нужно… это был минутный vertige… [Головокружение (фр.).] Помогите мне сесть…
вот так… Эту царапину стоит только чем-нибудь прихватить, и я дойду домой пешком,
а не то можно дрожки за мной прислать. Дуэль, если вам угодно, не возобновляется. Вы поступили благородно… сегодня, сегодня — заметьте.
—
А!
вот вы как! — начал было Павел Петрович и вдруг воскликнул: — Посмотрите, что ваш глупец Петр наделал! Ведь брат сюда скачет!
—
А ты полагал, у меня вода в жилах? Но мне это кровопускание даже полезно. Не правда ли, доктор? Помоги мне сесть на дрожки и не предавайся меланхолии. Завтра я буду здоров.
Вот так; прекрасно. Трогай, кучер.
Катя подняла глаза кверху и промолвила: «Да»,
а Аркадий подумал: «
Вот эта не упрекает меня за то, что я красиво выражаюсь».
— Этого нельзя хотеть…
Вот ваш приятель этого и не хочет,
а в нем это есть.
—
А!
вот видите! — воскликнул Аркадий и, погодя немного, прибавил: —
А отчего бы вы за него не пошли?
—
Вот видите ли, — продолжала Анна Сергеевна, — мы с вами ошиблись; мы оба уже не первой молодости, особенно я; мы пожили, устали; мы оба, — к чему церемониться? — умны: сначала мы заинтересовали друг друга, любопытство было возбуждено…
а потом…
—
Вот как, — проговорил он, —
а вы, кажется, не далее как вчера полагали, что он любит Катерину Сергеевну братскою любовью. Что же вы намерены теперь сделать?
—
Вот тут, на пальце. Я сегодня ездил в деревню, знаешь — откуда тифозного мужика привозили. Они почему-то вскрывать его собирались,
а я давно в этом не упражнялся.
— Эх, Анна Сергеевна, станемте говорить правду. Со мной кончено. Попал под колесо. И выходит, что нечего было думать о будущем. Старая шутка смерть,
а каждому внове. До сих пор не трушу…
а там придет беспамятство, и фюить!(Он слабо махнул рукой.) Ну, что ж мне вам сказать… я любил вас! это и прежде не имело никакого смысла,
а теперь подавно. Любовь — форма,
а моя собственная форма уже разлагается. Скажу я лучше, что какая вы славная! И теперь
вот вы стоите, такая красивая…
Неточные совпадения
Хлестаков. Да
вот тогда вы дали двести, то есть не двести,
а четыреста, — я не хочу воспользоваться вашею ошибкою; — так, пожалуй, и теперь столько же, чтобы уже ровно было восемьсот.
Анна Андреевна. После?
Вот новости — после! Я не хочу после… Мне только одно слово: что он, полковник?
А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это!
А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас».
Вот тебе и сейчас!
Вот тебе ничего и не узнали!
А все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится,
а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Да объяви всем, чтоб знали: что
вот, дискать, какую честь бог послал городничему, — что выдает дочь свою не то чтобы за какого-нибудь простого человека,
а за такого, что и на свете еще не было, что может все сделать, все, все, все!
Городничий. Тем лучше: молодого скорее пронюхаешь. Беда, если старый черт,
а молодой весь наверху. Вы, господа, приготовляйтесь по своей части,
а я отправлюсь сам или
вот хоть с Петром Ивановичем, приватно, для прогулки, наведаться, не терпят ли проезжающие неприятностей. Эй, Свистунов!
Анна Андреевна. Мы теперь в Петербурге намерены жить.
А здесь, признаюсь, такой воздух… деревенский уж слишком!., признаюсь, большая неприятность…
Вот и муж мой… он там получит генеральский чин.