Неточные совпадения
— Я к вашим услугам, Николай Петрович; но куда нам
до Либиха! Сперва надо азбуке выучиться и потом уже взяться за книгу, а мы еще аза в глаза [Аза в глаза не видать — значит не знать
самого начала чего-либо; аз — первая буква славянской азбуки.] не видали.
Она была удивительно сложена; ее коса золотого цвета и тяжелая, как золото, падала ниже колен, но красавицей ее никто бы не назвал; во всем ее лице только и было хорошего, что глаза, и даже не
самые глаза — они были невелики и серы, — но взгляд их, быстрый и глубокий, беспечный
до удали и задумчивый
до уныния, — загадочный взгляд.
— Воспитание? — подхватил Базаров. — Всякий человек
сам себя воспитать должен — ну хоть как я, например… А что касается
до времени — отчего я от него зависеть буду? Пускай же лучше оно зависит от меня. Нет, брат, это все распущенность, пустота! И что за таинственные отношения между мужчиной и женщиной? Мы, физиологи, знаем, какие это отношения. Ты проштудируй-ка анатомию глаза: откуда тут взяться, как ты говоришь, загадочному взгляду? Это все романтизм, чепуха, гниль, художество. Пойдем лучше смотреть жука.
Медлительные звуки виолончели долетели
до них из дому в это
самое мгновение. Кто-то играл с чувством, хотя и неопытною рукою «Ожидание» Шуберта, и медом разливалась по воздуху сладостная мелодия.
Рафаэля [Рафаэль Санти (1483–1520) — величайший итальянский художник.] считают чуть не дураком, потому что это, мол, авторитет; а
сами бессильны и бесплодны
до гадости; а у
самих фантазия дальше «Девушки у фонтана» не хватает, хоть ты что!
Мужичок ехал рысцой на белой лошадке по темной узкой дорожке вдоль
самой рощи: он весь был ясно виден, весь
до заплаты на плече, даром что ехал в тени; приятно отчетливо мелькали ноги лошадки.
Утром, ровно в восемь часов, все общество собиралось к чаю; от чая
до завтрака всякий делал что хотел,
сама хозяйка занималась с приказчиком (имение было на оброке), с дворецким, с главною ключницей.
Одинцова скорыми шагами дошла
до своего кабинета. Базаров проворно следовал за нею, не поднимая глаз и только ловя слухом тонкий свист и шелест скользившего перед ним шелкового платья. Одинцова опустилась на то же
самое кресло, на котором сидела накануне, и Базаров занял вчерашнее свое место.
Полчаса спустя служанка подала Анне Сергеевне записку от Базарова; она состояла из одной только строчки: «Должен ли я сегодня уехать — или могу остаться
до завтра?» — «Зачем уезжать? Я вас не понимала — вы меня не поняли», — ответила ему Анна Сергеевна, а
сама подумала: «Я и себя не понимала».
Ее спокойствие не было потрясено; но она опечалилась и даже всплакнула раз,
сама не зная отчего, только не от нанесенного оскорбления. Она не чувствовала себя оскорбленною: она скорее чувствовала себя виноватою. Под влиянием различных смутных чувств, сознания уходящей жизни, желания новизны она заставила себя дойти
до известной черты, заставила себя заглянуть за нее — и увидала за ней даже не бездну, а пустоту… или безобразие.
Василий Иванович отправился от Аркадия в свой кабинет и, прикорнув на диване в ногах у сына, собирался было поболтать с ним, но Базаров тотчас его отослал, говоря, что ему спать хочется, а
сам не заснул
до утра.
Николай Петрович велел подать несколько бутылок портера, только что привезенного из Москвы, и
сам раскутился
до того, что щеки у него сделались малиновые и он все смеялся каким-то не то детским, не то нервическим смехом.
Нужно было разбирать враждующие стороны, кричать
самому до хрипоты, зная наперед, что к правильному решению все-таки прийти невозможно.
Он промучился
до утра, но не прибег к искусству Базарова и, увидевшись с ним на следующий день, на его вопрос: «Зачем он не послал за ним?» — отвечал, весь еще бледный, но уже тщательно расчесанный и выбритый: «Ведь вы, помнится,
сами говорили, что не верите в медицину?» Так проходили дни.
— И прекрасно. Как вы полагаете, что думает теперь о нас этот человек? — продолжал Павел Петрович, указывая на того
самого мужика, который за несколько минут
до дуэли прогнал мимо Базарова спутанных лошадей и, возвращаясь назад по дороге, «забочил» и снял шапку при виде «господ».
— Я вас понимаю и одобряю вас вполне. Мой бедный брат, конечно, виноват: за то он и наказан. Он мне
сам сказал, что поставил вас в невозможность иначе действовать. Я верю, что вам нельзя было избегнуть этого поединка, который… который
до некоторой степени объясняется одним лишь постоянным антагонизмом ваших взаимных воззрений. (Николай Петрович путался в своих словах.) Мой брат — человек прежнего закала, вспыльчивый и упрямый… Слава богу, что еще так кончилось. Я принял все нужные меры к избежанию огласки…
Глаза высохли у Фенечки, и страх ее прошел,
до того велико было ее изумление. Но что сталось с ней, когда Павел Петрович,
сам Павел Петрович прижал ее руку к своим губам и так и приник к ней, не целуя ее и только изредка судорожно вздыхая…
— Не мог же я отказаться! А что касается
до Анны Сергеевны, она
сама, вы помните, во многом соглашалась с Евгением.
— Да, — повторила Катя, и в этот раз он ее понял. Он схватил ее большие прекрасные руки и, задыхаясь от восторга, прижал их к своему сердцу. Он едва стоял на ногах и только твердил: «Катя, Катя…», а она как-то невинно заплакала,
сама тихо смеясь своим слезам. Кто не видал таких слез в глазах любимого существа, тот еще не испытал,
до какой степени, замирая весь от благодарности и от стыда, может быть счастлив на земле человек.
Наша пыль тебе глаза выест, наша грязь тебя замарает, да ты и не дорос
до нас, ты невольно любуешься собою, тебе приятно
самого себя бранить; а нам это скучно — нам других подавай! нам других ломать надо!
Старики Базаровы тем больше обрадовались внезапному приезду сына, чем меньше они его ожидали. Арина Власьевна
до того переполошилась и взбегалась по дому, что Василий Иванович сравнил ее с «куропатицей»: куцый хвостик ее коротенькой кофточки действительно придавал ей нечто птичье. А
сам он только мычал да покусывал сбоку янтарчик своего чубука да, прихватив шею пальцами, вертел головою, точно пробовал, хорошо ли она у него привинчена, и вдруг разевал широкий рот и хохотал безо всякого шума.
Неточные совпадения
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния…
Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были какие взятки, то
самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что же
до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это такой народ, что на жизнь мою готовы покуситься.
Городничий (с неудовольствием).А, не
до слов теперь! Знаете ли, что тот
самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери? Что? а? что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай тебе еще награду за это? Да если б знали, так бы тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы, говорит, и дворянам не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!
Аммос Федорович (в сторону).Вот выкинет штуку, когда в
самом деле сделается генералом! Вот уж кому пристало генеральство, как корове седло! Ну, брат, нет,
до этого еще далека песня. Тут и почище тебя есть, а
до сих пор еще не генералы.
Хлестаков. Нет, батюшка меня требует. Рассердился старик, что
до сих пор ничего не выслужил в Петербурге. Он думает, что так вот приехал да сейчас тебе Владимира в петлицу и дадут. Нет, я бы послал его
самого потолкаться в канцелярию.
По левую сторону городничего: Земляника, наклонивший голову несколько набок, как будто к чему-то прислушивающийся; за ним судья с растопыренными руками, присевший почти
до земли и сделавший движенье губами, как бы хотел посвистать или произнесть: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» За ним Коробкин, обратившийся к зрителям с прищуренным глазом и едким намеком на городничего; за ним, у
самого края сцены, Бобчинский и Добчинский с устремившимися движеньями рук друг к другу, разинутыми ртами и выпученными друг на друга глазами.