Самгин слушал и утверждался в подозрениях своих: этот человек, столь обыкновенный внешне,
манерой речи выдавал себя; он не так прост, каким хочет казаться. У него были какие-то свои слова, и он обнаруживал склонность к едкости.
Неточные совпадения
Воинов снова заставил слушать его,
манера говорить у этого человека возбуждала надежду, что он, может быть, все-таки скажет нечто неслыханное, но покамест он угрюмо повторял уже сказанное. Пыльников, согласно кивая головой, вкрадчиво вмешивал в его тяжелые слова коротенькие реплики с ясным намерением пригладить угловатую
речь, смягчить ее.
Она жила гувернанткой в богатом доме и имела случай быть за границей, проехала всю Германию и смешала всех немцев в одну толпу курящих коротенькие трубки и поплевывающих сквозь зубы приказчиков, мастеровых, купцов, прямых, как палка, офицеров с солдатскими и чиновников с будничными лицами, способных только на черную работу, на труженическое добывание денег, на пошлый порядок, скучную правильность жизни и педантическое отправление обязанностей: всех этих бюргеров, с угловатыми
манерами, с большими грубыми руками, с мещанской свежестью в лице и с грубой
речью.
Надо прибавить, что он говорил по-русски много и охотно, но как-то у него каждая фраза выходила на немецкий
манер, что, впрочем, никогда не смущало его, ибо он всю жизнь имел слабость считать свою русскую
речь за образцовую, «за лучшую, чем даже у русских», и даже очень любил прибегать к русским пословицам, уверяя каждый раз, что русские пословицы лучшие и выразительнейшие изо всех пословиц в мире.
Манера говорить скороговоркой, совершенно провинциальный акцент, делавший для меня его
речь непонятной, убедили меня еще больше, что это какой-нибудь пирующий на берегу мичман, и я перестал им заниматься — говорил он не со мной, а со слугой.
В нем было что-то очень мягкое в противоположность его подчас жесткой
манере писать, когда
речь шла о врагах католичества и томизма.