Похороны совершились на третий день. Тело бедного
старика лежало на столе, покрытое саваном и окруженное свечами. Столовая полна была дворовых. Готовились к выносу. Владимир и трое слуг подняли гроб. Священник пошел вперед, дьячок сопровождал его, воспевая погребальные молитвы. Хозяин Кистеневки последний раз перешел за порог своего дома. Гроб понесли рощею. Церковь находилась за нею. День был ясный и холодный. Осенние листья падали с дерев.
Голохвастов занимал другую избу, они взошли туда;
старик лежал действительно мертвый возле стола, за которым хотел бриться; громовой удар паралича мгновенно прекратил его жизнь.
Так прошло четыре тёмных, дождливых дня, на третий — удар повторился, а ранним утром пятого дня грузный, рыжий Савелий Кожемякин помер, и минуту смерти его никто не видал. Монахиня, сидевшая у постели, вышла в кухню пить чай, пришёл Пушкарь сменить её;
старик лежал, спрятав голову под подушку.
Неточные совпадения
Пал дуб на море тихое, // И море все заплакало — //
Лежит старик без памяти // (Не встанет, так и думали!).
Старик, сидевший с ним, уже давно ушел домой; народ весь разобрался. Ближние уехали домой, а дальние собрались к ужину и ночлегу в лугу. Левин, не замечаемый народом, продолжал
лежать на копне и смотреть, слушать и думать. Народ, оставшийся ночевать в лугу, не спал почти всю короткую летнюю ночь. Сначала слышался общий веселый говор и хохот за ужином, потом опять песни и смехи.
Питая горьки размышленья, // Среди печальной их семьи, // Онегин взором сожаленья // Глядит на дымные струи // И мыслит, грустью отуманен: // Зачем я пулей в грудь не ранен? // Зачем не хилый я
старик, // Как этот бедный откупщик? // Зачем, как тульский заседатель, // Я не
лежу в параличе? // Зачем не чувствую в плече // Хоть ревматизма? — ах, Создатель! // Я молод, жизнь во мне крепка; // Чего мне ждать? тоска, тоска!..
И на вопрос — кто она? — Таисья очень оживленно рассказала: отец Агафьи был матросом военного флота, боцманом в «добровольном», затем открыл пивную и начал заниматься контрабандой. Торговал сигарами. Он вел себя так, что матросы считали его эсером. Кто-то донес на него, жандармы сделали обыск, нашли сигары, и оказалось, что у него большие тысячи в банке
лежат. Арестовали
старика.
Проходя шагах в двадцати от Дьякона, он посмотрел на него из-под очков, —
старик, подогнув ноги,
лежал на красном, изорванном ковре; издали лоскутья ковра казались толстыми, пышными.