Неточные совпадения
Г-жа Простакова. Вот
каким муженьком наградил меня Господь:
не смыслит сам разобрать, что широко, что узко.
Простаков. По крайней мере я люблю его,
как надлежит родителю, то-то умное дитя, то-то разумное, забавник, затейник; иногда я от него вне себя и от радости сам истинно
не верю, что он мой сын.
Простаков. От которого она и на тот свет пошла. Дядюшка ее, господин Стародум, поехал в Сибирь; а
как несколько уже лет
не было о нем ни слуху, ни вести, то мы и считаем его покойником. Мы, видя, что она осталась одна, взяли ее в нашу деревеньку и надзираем над ее имением,
как над своим.
Простаков. Ну
как, матушка, ему это подумать? Ведь Софьюшкино недвижимое имение нам к себе придвинуть
не можно.
Г-жа Простакова. Хотя бы ты нас поучил, братец батюшка; а мы никак
не умеем. С тех пор
как все, что у крестьян ни было, мы отобрали, ничего уже содрать
не можем. Такая беда!
Софья. Я получила сейчас радостное известие. Дядюшка, о котором столь долго мы ничего
не знали, которого я люблю и почитаю,
как отца моего, на сих днях в Москву приехал. Вот письмо, которое я от него теперь получила.
Скотинин. Хорошо, государь мой! А
как по фамилии, я
не дослышал.
Правдин.
Не бойтесь. Их, конечно, ведет офицер, который
не допустит ни до
какой наглости. Пойдем к нему со мной. Я уверен, что вы робеете напрасно.
Больше полугода,
как я в разлуке с тою, которая мне дороже всего на свете, и, что еще горестнее, ничего
не слыхал я о ней во все это время.
Правдин. Мой друг!
Не спрашивай о том, что столько ей прискорбно… Ты узнаешь от меня,
какие грубости…
Правдин.
Как дале
не пойдет, сударыня? Он доучивает Часослов; а там, думать надобно, примутся и за Псалтырь.
Софья. Подумай же,
как несчастно мое состояние! Я
не могла и на это глупое предложение отвечать решительно. Чтоб избавиться от их грубости, чтоб иметь некоторую свободу, принуждена была я скрыть мое чувство.
Правдин.
Как вы подкрались, господин Скотинин! Этого бы я от вас и
не чаял.
Скотинин. Я никуда
не шел, а брожу, задумавшись. У меня такой обычай,
как что заберу в голову, то из нее гвоздем
не выколотишь. У меня, слышь ты, что вошло в ум, тут и засело. О том вся и дума, то только и вижу во сне,
как наяву, а наяву,
как во сне.
Скотинин (озлобясь).
Как мячиком? Оборони Бог! Да я и сам зашвырну ее так, что целой деревней в неделю
не отыщут.
Скотинин.
Как! Племяннику перебивать у дяди! Да я его на первой встрече,
как черта, изломаю. Ну, будь я свиной сын, если я
не буду ее мужем или Митрофан уродом.
Еремеевна. Да
не гневи дядюшку. Вон, изволь посмотреть, батюшка,
как он глазки-то вытаращил, и ты свои изволь так же вытаращить.
Г-жа Простакова.
Как за что, мой батюшка! Солдаты такие добрые. До сих пор волоска никто
не тронул.
Не прогневайся, мой батюшка, что урод мой вас прозевал. Отроду никого угостить
не смыслит. Уж так рохлею родился, мой батюшка.
Г-жа Простакова. На него, мой батюшка, находит такой, по-здешнему сказать, столбняк. Ино — гда, выпуча глаза, стоит битый час
как вкопанный. Уж чего — то я с ним
не делала; чего только он у меня
не вытерпел! Ничем
не проймешь. Ежели столбняк и попройдет, то занесет, мой батюшка, такую дичь, что у Бога просишь опять столбняка.
Г-жа Простакова.
Как теленок, мой батюшка; оттого-то у нас в доме все и избаловано. Вить у него нет того смыслу, чтоб в доме была строгость, чтоб наказать путем виноватого. Все сама управляюсь, батюшка. С утра до вечера,
как за язык повешена, рук
не покладываю: то бранюсь, то дерусь; тем и дом держится, мой батюшка!
Г-жа Простакова. Милость Божия к нам, что удалось. Ничего так
не желаю,
как отеческой его милости к Митрофанушке. Софьюшка, душа моя!
не изволишь ли посмотреть дядюшкиной комнаты?
Митрофан. Да, зады,
как не так.
Митрофан.
Как не такое! Пойдет на ум ученье. Ты б еще навезла сюда дядюшек!
Еремеевна. Дитя
не потаил, уж давно-де, дядюшка, охота берет.
Как он остервенится, моя матушка,
как вскинется!..
Еремеевна(заплакав). Я
не усердна вам, матушка! Уж
как больше служить,
не знаешь… рада бы
не токмо что… живота
не жалеешь… а все
не угодно.
Г-жа Простакова. Ты же еще, старая ведьма, и разревелась. Поди, накорми их с собою, а после обеда тотчас опять сюда. (К Митрофану.) Пойдем со мною, Митрофанушка. Я тебя из глаз теперь
не выпущу.
Как скажу я тебе нещечко, так пожить на свете слюбится.
Не век тебе, моему другу,
не век тебе учиться. Ты, благодаря Бога, столько уже смыслишь, что и сам взведешь деточек. (К Еремеевне.) С братцем переведаюсь
не по-твоему. Пусть же все добрые люди увидят, что мама и что мать родная. (Отходит с Митрофаном.)
Правдин.
Каким же образом? Происшествии с человеком ваших качеств никому равнодушны быть
не могут. Вы меня крайне одолжите, если расскажете…
Стародум. Оставя его, поехал я немедленно, куда звала меня должность. Многие случаи имел я отличать себя. Раны мои доказывают, что я их и
не пропускал. Доброе мнение обо мне начальников и войска было лестною наградою службы моей,
как вдруг получил я известие, что граф, прежний мой знакомец, о котором я гнушался вспоминать, произведен чином, а обойден я, я, лежавший тогда от ран в тяжкой болезни. Такое неправосудие растерзало мое сердце, и я тотчас взял отставку.
Правдин. Но разве дворянину
не позволяется взять отставки ни в
каком уже случае?
Стародум. Любезная Софья! Я узнал в Москве, что ты живешь здесь против воли. Мне на свете шестьдесят лет. Случалось быть часто раздраженным, ино-гда быть собой довольным. Ничто так
не терзало мое сердце,
как невинность в сетях коварства. Никогда
не бывал я так собой доволен,
как если случалось из рук вырвать добычь от порока.
Стародум. Ты знаешь, что я одной тобой привязан к жизни. Ты должна делать утешение моей старости, а мои попечении твое счастье. Пошед в отставку, положил я основание твоему воспитанию, но
не мог иначе основать твоего состояния,
как разлучась с твоей матерью и с тобою.
Г-жа Простакова (обробев и иструсясь).
Как! Это ты! Ты, батюшка! Гость наш бесценный! Ах, я дура бессчетная! Да так ли бы надобно было встретить отца родного, на которого вся надежда, который у нас один,
как порох в глазе. Батюшка! Прости меня. Я дура. Образумиться
не могу. Где муж? Где сын?
Как в пустой дом приехал! Наказание Божие! Все обезумели. Девка! Девка! Палашка! Девка!
Г-жа Простакова. Говори, Митрофанушка.
Как — де, сударь, мне
не целовать твоей ручки? Ты мой второй отец.
Митрофан.
Как не целовать, дядюшка, твоей ручки. Ты мой отец… (К матери.) Который бишь?
Скотинин. То ль еще увидишь,
как опознаешь меня покороче. Вишь ты, здесь содомно. Через час место приду к тебе один. Тут дело и сладим. Скажу,
не похвалясь: каков я, право, таких мало. (Отходит.)
Цыфиркин. А наш брат и век так живет. Дела
не делай, от дела
не бегай. Вот беда нашему брату,
как кормят плохо,
как сегодни к здешнему обеду провианту
не стало…
Вральман.
Не крушинься, мая матушка,
не крушинься; какоф тфой тражайший сын, таких на сфете миллионы, миллионы.
Как ему
не фыпрать сепе кампаний?
Вральман. То ли пы тело, капы
не самарили ефо на ушенье! Россиска крамат! Арихметика! Ах, хоспоти поже мой,
как туша ф теле остаёса!
Как путто пы россиски тфорянин уш и
не мог ф сфете аванзировать [Продвигаться по службе (от франц. avancer).] пез россиской крамат!
Г-жа Простакова.
Как тебе
не знать большого свету, Адам Адамыч? Я чай, и в одном Петербурге ты всего нагляделся.
Вральман. Уталец!
Не постоит на месте,
как тикой конь пез усды. Ступай! Форт! [Вон! (от нем. fort)]
Софья (одна, глядя на часы). Дядюшка скоро должен вытти. (Садясь.) Я его здесь подожду. (Вынимает книжку и прочитав несколько.) Это правда.
Как не быть довольну сердцу, когда спокойна совесть! (Прочитав опять несколько.) Нельзя
не любить правил добродетели. Они — способы к счастью. (Прочитав еще несколько, взглянула и, увидев Стародума, к нему подбегает.)
Софья. Все мое старание употреблю заслужить доброе мнение людей достойных. Да
как мне избежать, чтоб те, которые увидят,
как от них я удаляюсь,
не стали на меня злобиться?
Не можно ль, дядюшка, найти такое средство, чтоб мне никто на свете зла
не пожелал?
Стародум. Они жалки, это правда; однако для этого добродетельный человек
не перестает идти своей дорогой. Подумай ты сама,
какое было бы несчастье, ежели б солнце перестало светить для того, чтоб слабых глаз
не ослепить.
Стародум.
Как! А разве тот счастлив, кто счастлив один? Знай, что,
как бы он знатен ни был, душа его прямого удовольствия
не вкушает. Вообрази себе человека, который бы всю свою знатность устремил на то только, чтоб ему одному было хорошо, который бы и достиг уже до того, чтоб самому ему ничего желать
не оставалось. Ведь тогда вся душа его занялась бы одним чувством, одною боязнию: рано или поздно сверзиться. Скажи ж, мой друг, счастлив ли тот, кому нечего желать, а лишь есть чего бояться?
Софья. Вижу,
какая разница казаться счастливым и быть действительно. Да мне это непонятно, дядюшка,
как можно человеку все помнить одного себя? Неужели
не рассуждают, чем один обязан другому? Где ж ум, которым так величаются?
Посмотрим,
как они исполняются, каковы, например, большею частию мужья нынешнего света,
не забудем, каковы и жены.
Софья. Да
как достойного мужа
не любить дружески?
Милон. Я подвергал ее,
как прочие. Тут храбрость была такое качество сердца,
какое солдату велит иметь начальник, а офицеру честь. Признаюсь вам искренно, что показать прямой неустрашимости
не имел я еще никакого случая, испытать же себя сердечно желаю.
Стародум. Это странное дело! Человек ты,
как вижу,
не без ума, а хочешь, чтоб я отдал мою племянницу за кого —
не знаю.