«Нет, те люди не так сделаны; настоящий властелин,кому все разрешается, громит Тулон, делает резню в Париже, забывает армию в Египте, тратит полмиллиона людей в московском походе и отделывается каламбуром в Вильне; и ему же,
по смерти, ставят кумиры, — а стало быть, и все разрешается. Нет, на этаких людях, видно, не тело, а бронза!»
С полгода
по смерти Обломова жила она с Анисьей и Захаром в дому, убиваясь горем. Она проторила тропинку к могиле мужа и выплакала все глаза, почти ничего не ела, не пила, питалась только чаем и часто по ночам не смыкала глаз и истомилась совсем. Она никогда никому не жаловалась и, кажется, чем более отодвигалась от минуты разлуки, тем больше уходила в себя, в свою печаль, и замыкалась от всех, даже от Анисьи. Никто не знал, каково у ней на душе.
Не желаю судить теперь о намерениях Алексея Никаноровича в этом случае и признаюсь,
по смерти его я находился в некоторой тягостной нерешимости, что мне делать с этим документом, особенно ввиду близкого решения этого дела в суде.
Был он в городе нашем на службе уже давно, место занимал видное, человек был уважаемый всеми, богатый, славился благотворительностью, пожертвовал значительный капитал на богадельню и на сиротский дом и много, кроме того, делал благодеяний тайно, без огласки, что все потом
по смерти его и обнаружилось.
Неточные совпадения
— А потому терпели мы, // Что мы — богатыри. // В том богатырство русское. // Ты думаешь, Матренушка, // Мужик — не богатырь? // И жизнь его не ратная, // И
смерть ему не писана // В бою — а богатырь! // Цепями руки кручены, // Железом ноги кованы, // Спина… леса дремучие // Прошли
по ней — сломалися. // А грудь? Илья-пророк //
По ней гремит — катается // На колеснице огненной… // Все терпит богатырь!
В воротах с ними встретился // Лакей, какой-то буркою // Прикрытый: «Вам кого? // Помещик за границею, // А управитель при
смерти!..» — // И спину показал. // Крестьяне наши прыснули: //
По всей спине дворового // Был нарисован лев. // «Ну, штука!» Долго спорили, // Что за наряд диковинный, // Пока Пахом догадливый // Загадки не решил: // «Холуй хитер: стащит ковер, // В ковре дыру проделает, // В дыру просунет голову // Да и гуляет так!..»
В день
смерти князя старого // Крестьяне не предвидели, // Что не луга поемные, // А тяжбу наживут. // И, выпив
по стаканчику, // Первей всего заспорили: // Как им с лугами быть?
Левину хотелось поговорить с ними, послушать, что они скажут отцу, но Натали заговорила с ним, и тут же вошел в комнату товарищ Львова
по службе, Махотин, в придворном мундире, чтобы ехать вместе встречать кого-то, и начался уж неумолкаемый разговор о Герцеговине, о княжне Корзинской, о думе и скоропостижной
смерти Апраксиной.
И
смерть эта, которая тут, в этом любимом брате, с просонков стонущем и безразлично
по привычке призывавшем то Бога, то чорта, была совсем не так далека, как ему прежде казалось.