Музыкальная пьеса в 16 рук окончилась, вызвав одобрение Государя и похвалу Государыни. Вслед за тем на середину вышла воспитанница выпускного класса Иртеньева и на чистейшем французском языке проговорила длинное приветствие — сочинение нашего Ротье — с замысловатым вычурным слогом и витиеватыми выражениями. Государыня милостиво протянула ей для поцелуя руку, освобожденную от перчатки, — белую
маленькую руку, унизанную драгоценными кольцами.
Неточные совпадения
На площадке лестницы стояло зеркало, отразившее высокую, красивую женщину, ведущую за
руку смуглое, кудрявое,
маленькое существо, с двумя черешнями вместо глаз и целой шапкой смоляных кудрей. «Это — я, Люда, — мелькнуло молнией в моей голове. — Как я не подхожу ко всей этой торжественно-строгой обстановке!»
Близость Монарха, Его простое, доброе, отеческое отношение, — Его — великого и могучего, держащего судьбу государства и миллионов людей в этих мощных и крупных
руках, — все это заставило содрогнуться от нового ощущения впечатлительную душу
маленькой девочки.
Наскоро, суетясь и мешая друг другу, наши
маленькие музыкантши уселись за рояли, чтобы в 16
рук играть тщательно разученный марш-полонез, специально приготовленный к царскому приезду.
Нина храбро направилась туда, не выпуская моей
руки… Я робко переступила порог той самой комнаты, в которую около полугода тому назад вошла смущенной и конфузливой
маленькой провинциалкой.
«Боже великий и милосердный! Прости меня, прости
маленькую грешную девочку», — выстукивало мое сердце, и по лицу текли теплые, чистые детские слезы, мочившие мою пелеринку и
руки священника.
Маленький крылатый эльф догоняет меня, протягивая
руки. Это Нина, ее глаза, ее лицо, ее косы.
Я стала молиться или, вернее, просить, всей душой и сердцем просить, умоляя помочь мне, отвести беду. С наивною и робкою мольбою стояла я перед образом, судорожно сжимая
руки у самого подбородка, так что хрустели хрупкие
маленькие пальцы. Судорога сжимала мне горло. В груди закипали рыдания… Я зажимала губы, чтобы не дать вырваться крику исступления… Мои мысли твердили в пылавшем мозгу: «Помоги, Боже, помоги, помоги мне! Я знаю только первые десять билетов!»
Я как-то криво улыбнулась… Все завертелось перед моими глазами: зеленый стол, экзаменаторы, карикатура
маленького человека в большой шляпе, роковая кучка билетов… и я протянула
руку…
Скоро Нина оправилась, взяла меня за
руку своей бледной,
маленькой, как у ребенка, ручкой, попробовала улыбнуться и прошептала...
— Мы знакомы, — сказала она, кладя свою
маленькую руку в огромную руку конфузившегося (что так странно было при его громадном росте и грубом лице) Яшвина.
Лодка закачалась, но я справился, и между нами началась отчаянная борьба; бешенство придавало мне силы, но я скоро заметил, что уступаю моему противнику в ловкости… «Чего ты хочешь?» — закричал я, крепко сжав ее
маленькие руки; пальцы ее хрустели, но она не вскрикнула: ее змеиная натура выдержала эту пытку.
— Конечно. Вот рай!.. Он у меня, видишь? — Грэй тихо засмеялся, раскрыв свою
маленькую руку. Нежная, но твердых очертаний ладонь озарилась солнцем, и мальчик сжал пальцы в кулак. — Вот он, здесь!.. То тут, то опять нет…
А в сыне ей мерещился идеал барина, хотя выскочки, из черного тела, от отца бюргера, но все-таки сына русской дворянки, все-таки беленького, прекрасно сложенного мальчика, с такими
маленькими руками и ногами, с чистым лицом, с ясным, бойким взглядом, такого, на каких она нагляделась в русском богатом доме, и тоже за границею, конечно, не у немцев.
Неточные совпадения
Бобчинский (перебивая).Марья Антоновна, имею честь поздравить! Дай бог вам всякого богатства, червонцев и сынка-с этакого
маленького, вон энтакого-с (показывает
рукою), чтоб можно было на ладонку посадить, да-с! Все будет мальчишка кричать: уа! уа! уа!
Есть грязная гостиница, // Украшенная вывеской // (С большим носатым чайником // Поднос в
руках подносчика, // И
маленькими чашками, // Как гусыня гусятами, // Тот чайник окружен), // Есть лавки постоянные // Вподобие уездного // Гостиного двора…
Выползли они все вдруг, и старые и
малые, и мужеск и женск пол, и, воздев
руки к небу, пали среди площади на колени.
Старый, толстый Татарин, кучер Карениной, в глянцовом кожане, с трудом удерживал прозябшего левого серого, взвивавшегося у подъезда. Лакей стоял, отворив дверцу. Швейцар стоял, держа наружную дверь. Анна Аркадьевна отцепляла
маленькою быстрою
рукой кружева рукава от крючка шубки и, нагнувши голову, слушала с восхищением, что говорил, провожая ее, Вронский.
Щеки рдели румянцем, глаза блестели,
маленькие белые
руки, высовываясь из манжет кофты, играли, перевивая его, углом одеяла.